Луна повисла голодным ртом над кривым горизонтом, когда Даг вышел к жилищу вельвы. У входа в избушку стоял чум, а у чума — человек, вырезанный из березы. Северянина уже познакомили с громовиком Юмалой. Бог был довольно топорно выдолблен из березового ствола, перевернутого «вверх ногами». Поэтому голову создавали из корней, и она получилась не слишком-то человеческая. В правой руке громовик цепко сжимал молот, между корявых его ушей торчал обломок кремня.
Даг сердито пнул уродца кулаком. Парню хотелось рычать и кататься по земле.
— Это же Юмала! — каркнула из избы Юкса. — Как можно так непочтительно трогать самого громовика? Ты разве не боишься, что он обратит тебя в пепел?
Даг не слишком разобрал ее невнятную речь, язык финки все же сильно отличался от того, на котором говорили в семье Олава Северянина. Но одно он понял точно — березового человека почему-то надо бояться.
— Я никого не боюсь, — прорычал Даг.
Юкса покачала головой. Было непонятно, сердится она или одобряет столь дерзкие речи.
— Громовик может сжечь любого, — тихо пояснила она. — Много лет назад он сжег мою сестру за то, что она не боялась и одна вышла ночью в поле. Когда громовик Юмала ночами гуляет, в лесу еще можно ходить, но поля — в его власти.
— Мой дядя Свейн очень храбрый, — подумав, ответил Даг. — Мой дядя Свейн говорит, что умрут все. Поэтому нет причины быть трусом.
— Ой, мальчик, хорошо, — сзади неслышно подкралась Пиркке. — Я за ним шла, слышишь, Нелюба? В глухом овраге его оставила, безногого, и след надежно замела. Ой, жалко мне было глядеть, как он мучился, ой, жалко. Однако сильный нойда будет. Не ошибся Укко! Я утром уеду, слышишь, Юкса? Уеду к священным камням, саамам пора готовить весенние костры. И мне пора. Ты будешь мальчика учить. И ты, Нелюба. Все ему расскажешь, чему я тебя учила.
— Так ты следила за мной? — обиделся Даг.
— Ой, конечно следила, — хитро улыбнулась вельва. — А вдруг сам бы не дошел? А вдруг медведь? Выпей молока, я подоила серую мару. Теплое молоко, вкусное.
Вся злость Дага куда-то улетучилась. Ноги сильно болели, но не так, как в начале пути. А еще зверски хотелось жареного мяса и завалиться спать в тепле.
— А где тот зуб, что выплюнул? — строго спросила Пиркке, когда Даг проглотил половину куропатки. — Пауку отдай все зубы, что у тебя выпали. Это его жертва, паучья.
— Зуб? Пауку?!
— А кому же? Все ранние зубы — его добыча. Не дашь — пожалуется на тебя лесовику.
Даг печально вздохнул: расставаться с выпавшим молочным зубом совсем не хотелось. У него было не так уж много личных вещей, даже зубы и те порастерял. Но раз уж паук такой жадный, придется отдать.
Рано утром вельва собрала свои загадочные мешочки и берестяные туески, запрягла любимых олених и укатила. Даг приседал, крутился, подпрыгивал на одной ноге посреди заросшего дворика. Все никак не мог привыкнуть к долгожданной свободе. Нелюба копалась в кладовке, Юкса ушла доить олених.
— Зачем эти мешки? — Даг потянулся через плечо Нелюбы. Он потрогал влажную кожу и тут же отдернул руку. В надутом мешке что-то шевелилось!
— Лучше не трогай, там северные ветра, — хрипло рассмеялась Нелюба. — Ты разве не слышал, что Пиркке Две Горы лучше всех в Лапландии ловит ветра?
— Что она делает с ветрами? — Даг потихоньку освоился в кладовой. Он почти привык к шепчущим стонам, доносящимся из мешков. — Врешь ты мне, Нелюба. Нет никаких тут ветров! Мыши там, наверняка!
— Мир-то у них как… мир-то у них на три части, считай, поделен, во как, — зашептала Нелюба. — Верхушка есть, середина, это земля наша, и нижняя, упаси нас, пропасть. Вот меж: ними ветра-то какие дуют, наперекор ни за что не проскочишь. А Пиркке-то умеет ветер поймать, оттого ей миры другие и открыты.
— Давай тогда развяжем? — предложил Даг.
— А вот ужо тебе! — Нелюба перед самым его носом захлопнула дверь. — Разве хорошее дело — воровать, а?
— Я не вор, — покраснел Даг. — Я — викинг.
— Чего? Какой ты викинг? — хохотнула Нелюба. — Вот воротится хозяйка — сама те все покажет. А я тебя лучше на огород отведу, покуда земля стылая. Покажу, где чего сажать будем…
— Сажать? Огород?! Ну, нет! — помотал отросшими космами мальчик. — Я лучше убегу.
— Куды ж ты побежишь? Пиркке — она не злая, добрая она. Ладно, не хочешь огород — пошли лучше рябину с тобой пожжем, оно и веселее будет.
— Зачем жечь рябину? — Любопытство в душе Дага всегда пересиливало любую тоску. Нелюба, видимо, заметила это свойство и умело отвлекала парня от тяжелых переживаний.
— Так рябину завсегда жгут. Вот слушай. Если мы ее на огне открытом, в поле чистом пожжем, да смотреть будем, не моргая, то увидать можем своих суженых… — Балаболя, девушка собрала костерок из сухих палочек, наломала рябиновых веток и приготовилась гадать.
— Каких суженых? — насторожился Северянин. — Это ты о чем?
— Ой, ну глупая же я, — хлопнула себя по лбу Нелюба. — Это мне — суженого жениха увидать в дыму надо, а тебе — невестушку.
— Не надо мне никакой невестушки! — перепугался Даг. — Сама себе гадай, а меня не трогай!
— Как это — не надо невестушки? — округлила глаза Нелюба. — Ты что, в бобылях жизнь коротать будешь? А детушки как же? Все мужики женятся, и тебе придется.
— Не придется, — уверенно рубанул Даг. — Мне жена не нужна. Ты глупая, ничего не понимаешь. Я скоро стану херсиром, я поведу корабли на саксов! Я стану самым главным йомсвикингом.
— Кем станешь? — прыснула Нелюба, прикрыв рот ладошкой. — Йос?.. киком?
Даг свирепо поглядел на девушку, а потом сам расхохотался.
— Гляди да запоминай, — терпеливо говорила Нелюба, показывая Дагу тропки к оленьим стойбищам, к ручью, к смешному маленькому огороду. — Тут тебе не дома, тут надо свою правь блюсти. Вот, к примеру, глянь — лягушонок!
— Ну и что? — Даг занес ногу.
— А ничего! — Нелюба оттолкнула парня в последний момент. — Не смей его давить. Потому как лягуха прежде человеком была.
— Что?! Каким еще человеком? — Даг проводил глазами зеленого попрыгунчика.
— Да вот таким. Мне Пиркке сказала, я ей верю. Лягушек нельзя трогать, ласточек еще. Ласточки на морском дне спят, все про всех знают, нельзя их обижать, иначе худое о тебе разнесут.
— А я Пиркке не верю! Лягушка — она не человек! Она даже не мышь. Мышь — хоть теплая…
— Еще поверишь, — без тени сомнения заявила девушка. — Я ж тебе говорю, тут тебе — саамская земля, тут ихние духи правят. Все под ними — и лес, и Две Горы, и вода, и твари все.
— И как же они правят? Гей, гей! — закричал Даг во все горло. Зеленые склоны отозвались троекратным раскатистым эхом. — Где они, ваши духи? Где лесовик?! Нет его!
