Окатив землю фонтаном крови, высокий рухнул на землю.
Малорослый охоронец махнул саблей, но Глеб легко увернулся, ударил его локтем в зубы и сшиб с ног. Затем вставил ему в рот дуло ольстры и вновь нажал на спусковой крючок. Голова охоронца разлетелась на куски.
Душа Глеба наполнилась звериным восторгом. Он поднял забрызганную кровью ольстру и продолжил путь. Еще один охоронец возник у него на пути. Ольстра дважды пролаяла в руке Глеба, и охоронец повалился на землю, превратившись в груду мертвого мяса.
В магазине ольстры не осталось патронов. Глеб вложил ее в кобуру, подошел к двери и с размаху ударил по ней ногой. Дверь кружала распахнулась, и он вошел внутрь.
– Слушайте все! – рявкнул он от порога.
Десяток гостей и дюжины полторы охоронцев повернули головы и устремили взгляды на Глеба. Он выхватил из ножен меч и пророкотал, сверкая глазами:
– Охоронцы могут остаться! Остальные – вон отсюда!
Очевидно, вид Глеба был столь страшен, что никто из гостей не посмел усмехнуться, возразить или усомниться. Купцы и путешественники побросали свои кружки и тарелки и, опасливо косясь на Глеба, заспешили к выходу.
– Первоход! – Тунгир встал со скамьи и восторженно ухмыльнулся. – Сам пришел!
Глеб посмотрел на него холодным, ненавидящим взглядом и прорычал:
– Ты мне не нужен, степняк! Мне нужен твой хозяин!
Тунгир сделал знак, и другие охоронцы поднялись со своих лавок. Их было около пятнадцати. Еще трое охоронцев, топая сапогами, спускались по лестнице со второго этажа.
– Так-так, – сказал Глеб и усмехнулся. – Вся свора в сборе. Это мне на руку. Не придется гоняться за вами по всему Порочному граду.
Многие охоронцы выглядели удивленными. До сих пор им ни разу не доводилось видеть, как жертва сама приходит на растерзание к хищникам. Должно быть, в их глазах Глеб был чем-то вроде рассвирепевшего зайца, явившегося в волчье логово с морковкой наперевес.
Глядя на сжимающих кольцо охоронцев, Глеб не чувствовал ни страха, ни волнения. Боль в плече поглотила его, растворила все его чувства, оставив лишь одно – ярость. Глухую, клокочущую и требующую немедленного и кровавого выхода ярость.
– Уйди с дороги, Тунгир! – рявкнул он.
– Яма, Сила, Тайман, сава мункар! – коротко приказал Тунгир.
Трое узкоглазых, смуглокожих воинов зашли Глебу за спину и отрезали ему путь к отступлению.
– Ах, вот как! – Глеб улыбнулся. – Ну что ж... Считайте, что вы сами напросились!
Не в силах больше сдерживать гнев, Гнев поднял меч и ринулся в атаку.
Несмотря на ярость, захлестнувшую душу Глеба, его тело действовало расчетливо и хладнокровно. Клинок меча, молниеносно рассекая воздух, попадал точно в цель, не позволяя руке растрачивать силы попусту.
Кровь из перебитых и пронзенных шей, голов и животов брызгала во все стороны, обдавая лицо Глеба горячими фонтанами. Через две минуты на пути у Глеба больше никто не стоял.
Глеб хрипло перевел дух и огляделся. Пол кружала был усыпан изрубленными, окровавленными телами охоронцев.
– Тоже мне – непобедимые воины-дикари, – презрительно проговорил он, вытер меч о кафтан лежащего у стойки Тунгира и вложил его в ножны.
Достав из заплечной кобуры ольстру и несколько патронов, Глеб быстро перезарядил ее, вновь вложил ольстру в кобуру и двинулся к лестнице.
Вдруг за спиной его послышался шорох.
Глеб остановился и быстро обернулся. Лицо его вытянулось от изумления. Окровавленные охоронцы, с которыми он, казалось, покончил раз и навсегда, снова стояли на ногах.
И тут Глеб понял, что было не так с мытарем Владухом, которого он прикончил час назад. Владух не отбрасывал тень! Точно так же и ожившие охоронцы, стоявшие сейчас перед Глебом с саблями в руках, не отбрасывали тени!
Меч Глеба не причинил охоронцам вреда, потому что они были не люди.
– Ты, кажется, удивлен, ходок? – с холодной усмешкой проговорил Тунгир. И тут же, яростно вытаращив глаза, скомандовал на своем гортанном, резком языке: – Сава мункар!
И ожившие охоронцы, молча вскинув сабли, вновь ринулись на Глеба.
Меч Глеба, обычный, незаговоренный, выкованный из чистого хуралуга, был бесполезен в бою с этими тварями. Тогда Глеб выхватил из-за пояса два метательных ножа и, орудуя ими, словно кинжалами, стал пробивать себе дорогу к лестнице.
Лезвия его ножей сверкали в свете факелов и свечей, вспарывали охоронцам животы, рассекали шеи, пронзали плечи и руки. Боль и ярость удесятерили силу Глеба. Он все разил и разил – неистово, остервенело, упиваясь собственной злобой и силой, как вырвавшийся на свободу хищник, режущий стадо своего врага-человека.
Лишь на мгновение Глеб остановился, когда осознал, что падающие на пол охоронцы тают – в буквальном смысле слова! Их плоть обмякает и расползается, пузырясь и чавкая, как болотная жижа.
«Белое железо ножей – вот в чем дело!» – пронеслось у него в голове.
Белое железо было смертоносным для этих тварей! Они были таким же порождением Гиблого места, как оборотни и упыри!
Глеб метнул нож в горло Тунгиру и выхватил из кобуры ольстру. Сплав, из которого Глеб отливал пули и дробь, включал в себя и белое железо. Кружало наполнилось грохотом выстрелов и пороховым дымом.
Вскоре Глеб был наверху. Он распахнул дверь, ведущую в покои Бавы Прибытка, переступил через порог и захлопнул дверь за собой.
Бава Прибыток сидел на широкой кровати с обнаженным мечом в руке. Он был одет в длинную рубаху и мягкие замшевые туфли на босу ногу. На столике возле кровати стояли склянки с лекарскими зельями и серебряная чаша с бурой пылью. Судя по красному носу и воспаленным глазам, Бава был сильно простужен.
Глеб остановился у двери, тяжело дыша.
– Кто ты? – с ужасом спросил его Бава Прибыток.
Глеб поднял руку и отер рукавом забрызганное кровью охоронцев лицо.
– Первоход! – выдохнул чернобородый купец. – Неужели это ты?
Глеб усмехнулся и угрюмо проговорил:
– Ты ведь знал, что я вернусь.
– Знал, – согласился Бава. – Но... как ты сумел прорваться ко мне? Ни один человек не способен...
– Я не человек, – оборвал его Глеб. – Я зверь. И знаешь, кто сделал меня зверем?
– Кто?
Глеб прищурил недобрые глаза.
– Ты.
Он медленно двинулся к кровати. Бава выставил перед собой меч.
– Ты не посмеешь! – воскликнул он дрогнувшим голосом. – Я... Я ничего тебе не скажу!
Глеб грубо толкнул Баву к высокой спинке кровати, выхватил из-за пояса нож и, коротко размахнувшись, вогнал его купцу в плечо. Бава заорал от боли, дернулся, понял, что пригвожден, и заорал еще сильнее.
Глеб сел на лавку, посмотрел на Баву потемневшими от ярости глазами и сказал:
