— Песни ваших родных краев, конечно, — проговорила Мурикки, глядя на него как зачарованная.
Это просьба почему-то рассмешила певца.
— Впервые встречаю человека, который сам меня об этом попросил. Впрочем, нет — был еще один саами, Йокахайнен, бредивший властью над смертными, которую даруют песни моей родины. Похъёльские руны едва ли развлекут тех, кто их слушает… А вот того, кто их поет…
В полумраке снова поплыли ледяные перезвоны. Айникки казалось, что эти звуки вонзаются в ее уши, как иглы, оплетают тело железными нитками. Судьба послала им не сказителя-саами, и даже не бродячего колдуна. Гость был хуже, чем хийси. Похъёлец!
Карьяла знали, что невидимая Борозда Укко проходит чуть севернее земель их соседей саами. Похъёла оставалась для них такой же недостижимой страной, как вечно сумрачная Манала или Хорн, саамская ледяная преисподняя. Все с детства слышали, что Похъёла — источник зла, но ни один карьяла живого похъёльца не встречал. Ходили слухи, что они все — искусные чародеи и вдобавок оборотни. Девушки замерли в страхе и растерянности, не зная, чего ожидать от гостя. А он как ни в чем не бывало продолжал говорить, тихо подыгрывая себе на костяном кантеле:
— Звукам похъёльских рун противиться невозможно. Сначала учат пением подчинять животных, потом — рабов. Самые искусные рунопевцы игрой на кантеле приказывают духам и богам. Я владею этим искусством в совершенстве…
Почему-то слова похъёльца прозвучали ничуть не хвастливо. Во всяком случае, Айникки ему сразу поверила. Разумеется, их гость — великий колдун! Это не бедняга Ильмо, который и с болотным хийси не может справиться не покалечившись. Вот они как выглядят — сила и власть! Айникки словно увидела себя со стороны. Она, всю жизнь мнившая себя не последней в роду — красавица, дочь старейшины, — в сущности, обычная девчонка из лесного захолустья. Но разве она не достойна большего? И вдруг ей явилось видение: скальные чертоги, уходящие ввысь, к облакам, стены из черного блестящего камня — и она сама, в тяжелых, усеянных самоцветами одеждах — княгиня… или богиня?
Остальные девушки тоже слушали похъёльца, затаив дыхание. Его глубокий голос и ноющие звуки кантеле понемногу заворожили их.
— О! — восхищенно вздохнула Мурикки. — Покажи нам это волшебное искусство!
— А позови… шишигу! — неожиданно для себя выпалила Кайса.
— Ты что несешь?! — испугалась Мурикки, на мгновение придя в себя. — Хочешь жизни лишиться? Она же нас с собой заберет и утопит или затанцует насмерть…
— Шишиги страшенные, — добавила Кетти. — Как увидишь, так от ужаса и помрешь!
Похъёлец только усмехнулся.
— Шишигу, говорите? Что ж, почему бы и нет. Ну, слушайте…
Разрозненные созвучия начали понемногу сплетаться в мелодию, и похъёлец тихо-тихо запел.
Это была очень простая, светлая, задумчивая песня. Простая, да не совсем обычная: ее можно было и слышать, и видеть. Вскоре подруги поняли, что они всё напутали. Те, кого невежественные карьяла зовут шишигами, на самом деле — водяные девы, служанки прекрасной озерной госпожи Мелатар. И девы эти достойны не страха, а зависти. Вот они — обычные, живые девицы — гадают на перекрестке, суженого в зеркале высматривают, и еще неизвестно, достанется ли он им или нет. А водяные девы просто забирают себе тех, кого хотят, не спрашивая. Мужчина, которого поймала водяная дева, никогда от нее не уйдет…
— Ну да, куда же утопленнику деваться, — буркнула Айникки.
Подруги обернулись и с возмущением на нее зашикали.
— Он не ушел бы и по доброй воле, — сказал похъёлец. — Россказни о безобразии шишиг лживы, а на самом деле Мелатар наделяет своих служанок неземной красотой. Косы у них струятся, как вода в лунную ночь, кожа светится, как жемчуг. И нелюдской силой их наделяет озерная госпожа. А главное — их красота и молодость вечны…
Девицы смотрели перед собой затуманенным взором и, словно наяву, видели водяную деву. Вот она плывет вдоль берега серебристой струйкой, как уклейка, среди замшелых камней; волосы — отравленные нити — тянутся за ней, а в них трепещут пойманные рыбки. Но не рыбу она ищет, а человека. Она плывет почти бесшумно, изредка высовывая из воды голову, и высматривает одинокого рыбака…
— Ну что, красавицы, — вкрадчиво спросил Похъёлец, — позвать сюда водяную деву?
— Ах, зови! — эхом отозвались Мурикки, Кайса и Кетти.
— Открой дверь, — приказал певец Айникки. Айникки подчинилась, хотя вовсе не собиралась этого делать. В голове у нее царил сумбур, видения скальных чертогов и ледяных залов мешались с невозможно прекрасными образами водяных дев. «Неужели и я так выгляжу? — с изумлением подумала она, глядя на застывшие лица и горящие глаза подруг. — Что там пел чародей? Какая шишига, зачем?»
Дверь баньки выходила на реку, до воды было рукой подать. Прямо к порогу тянулась по воде лунная дорожка.
— Тс-с, ждите! — приглушенным голосом произнес похъёлец.
Сначала ничего не было видно. Потом что-то плеснуло, и по воде пошла рябь. Девицы ахнули.
— Шишига услышала мой зов, — довольно сказал певец. — Как раз под вашей лодкой сидела — не иначе как вас дожидалась. Скоро она будет здесь.
Недалеко от берега по воде побежали круги.
— Не надо! — взвизгнула вдруг Кайса. — Прогони ее обратно!
— Поздно, — похъёлец взглянул на Кайсу в упор, — и, кстати, — я забыл упомянуть об одном пустяке. Водяная дева без жертвы не уйдет.
В берег плеснула крошечная волна. Потом еще одна, побольше.
— Ну, что затихли? — насмешливо сказал похъёлец. — Кинете жребий или мне выбрать — кто из вас отправится к Калме?
Девицы молчали, не в силах вымолвить ни слова. Певец улыбался во весь рот, и улыбка у него была не из приятных. Только теперь девицы заметили, что зубы у него тонкие и острые, как у щуки, а за плечами сгустилась странная чернота.
— Похоже, выбирать придется мне… Похъёлец наслаждался. Он придирчиво оглядел Мурикки, так что та покраснела, несмотря на испуг.
— Нет, такую красавицу мне жалко отдавать Калме. Она сгодится и мне самому. А может, ты хочешь стать водяной девой? — неожиданно спросил он Айникки. Та промолчала, растерянно глядя ему под ноги.
— Нет, эта девица хочет властвовать. Ну что ж, скоро будешь ты супругой Лесного Хозяина, хозяйкой земляных чертогов. А ты что скажешь? — спросил он, обращаясь к Кетти. — Поплывет один молодец с рыбных промыслов, а ты выглянешь из-под борта, обнимешь его — и он будет навеки твой.
Побелевшая Кетти молча трясла головой.
— Ну и правильно, — невозмутимо кивнул похъёлец. — Молодец этот с промысла осенью не возвратится, так что и сохнуть по нему незачем. Кто там у нас остался?
