Его оставили в покое. Почти все. Тех же, кто не захотел вовремя сделать это, он «успокоил» сам. Анар никогда не задумывался над тем, кого пронзало лезвие его меча, и не интересовался причиной нелюбви к нему тех, кто рассыпался пеплом от его заклятий. Наследник считал, что раз уж эти алаи, движимые собственными амбициями, имели смелость или глупость объявить его своим врагом, то они, разумеется, знали, на что идут.
Анара стали уважать и побаиваться, особенно потому, что планы его и цели оставались неясными для внимательно следящих за ним высокородных алаев. Он обрёл возможность проявлять свою индивидуальность, не опасаясь немедленного наказания. Это оказалось как раз кстати — Анару уже надоело мелко пакостить родственникам, которых он не любил с первого дня, как увидел их полные застывшего, какого-то каменного величия лица. Теперь ему сходили с рук почти все его выходки, вроде совместных трапез со своими рабами, или вмешательства в беседы верховных владык Руала. В те дни Анару впервые пришла в голову мысль, что теперь, обретя «достойную репутацию и влияние», он может повлиять на порядки в Руале. Алай сделал пробную попытку привнести в существующую систему законов несколько новшеств, но быстро и весьма болезненным способом осознал, что все его действия не только бессмысленны для жителей Руала, но и вредоносны для них.
С тех пор Анар успокоился и смирился с установившимся положением вещей. Он редко появлялся при дворе или в храмах: служение богине было ему не интересно ровно настолько же, насколько и дворцовые интриги. Анару было всё равно, какой ранг в сложной иерархии жрецов он занимает, ведь чем выше он поднялся бы, тем в более тесные рамки обрядов и обычаев он был бы заключён. Положение при дворе его тоже мало волновало. Анар был, как он надеялся, единственным, кто нашел способ обойти Правосудие Души, и теперь в его силах было бы тайно расправиться со своим дядей и отстоять у его наследников право занять трон Руала. Но эта возможность, которой любой другой его соплеменник не замедлил бы воспользоваться, не привлекала Анара: даже будучи правителем всей этой страны, он не был бы более свободен, чем сейчас — никто не в силах пойти против воли богини, а значит, и против сотен законов, ею установленных.
Единственным лучом света оставалась надежда на то, что жизнь за стенами Руала не такая уж отвратительная, какой рисуют её жрецы. Поскольку деятельная натура Анара требовала выхода, он придумал себе новое «развлечение» — стал готовиться к побегу. Но так как было совершенно неизвестно, куда бежать, и, напротив, известно очень хорошо, через что, вернее, кого придётся пройти, дело это откладывалось на неопределённый срок. Он ждал — может быть, какого-то знака свыше, может быть, осознания собственной силы…
А пока Анар предпочитал проводить часы в библиотеках Руала, совершенствовать свои воинские и мажеские навыки, или просто бродить по лесам, думая о вещах, которые никто из его родственников-алаев был бы не в состоянии понять.
Он настолько привык к такому положению вещей, что появление в его жизни существа, принадлежащего с ним к одной расе и при этом совершенно не похожего на его соплеменников, мягко говоря, обескуражило Анара. Да если бы сама Аласаис спустилась с небес, он был бы удивлён куда меньше, чем тем, что её приближённая может вести себя неподобающим своему рангу образом и при этом не быть уничтоженной грозной и не терпящей неповиновения владычицей алаев. Причины такого парадокса Анар отправился искать в Царской библиотеке, куда имели доступ только члены семьи правителя Руала и Верховные жрецы храмов.
Он провёл там весь день. Шелестели страницы, потрескивали свечи, роняя огненные слёзы. Библиотеки в Руале по какой-то неведомой Анару причине всегда освещались именно свечами. Зал, в котором расположился алай, был столь огромен, что в центре его, несмотря на прорезавшие стены ряды высоких окон, через которые струился горячий свет летнего солнца, царил полумрак.
Анар сидел на полу — как и большинство его соплеменников, он не любил стульев, да и огромные плиты пола были куда более удобны, чем крышка стола, с которой всё так и норовит свалиться вниз.
Здешний библиотекарь был уже стар, хотя это почти не отразилось на его внешности — он не походил на людей или смертных полуэльфов, чьи тела дряхлели с годами, а лица покрывались морщинами.
Нет, срок его жизни измерялся вовсе не годами, он зависел лишь от того… насколько велика была вверенная ему библиотека. Это были странные для Руала существа, им хотелось бы ни на минуту не покидать стены своей библиотеки (разве что для того, чтобы посетить другую или поприсутствовать на важной религиозной церемонии). Единственной целью этих затворников книгохранилищ были знания, но, добровольные изгои, они были-таки алаями Руала, и когда им становилось не к чему стремиться (а пополнения книжных фондов практически не происходило), жизнь теряла всякий смысл, и они медленно угасали среди своих сокровищ.
По причинам другого свойства, но Анар был таким же изгоем. Их объединяло полное отсутствие жажды власти, которая была основой руалского общества. И ещё — любовь к книгам.
В древних, написанных ещё до рождения его деда свитках и книгах не нашлось ничего, что помогло бы объяснить странное поведение приближенной богини. Те немногие строки, что говорили о тал сианай, описывали её как некое существо, красота которого ослепляет, а мощь сравнима лишь с силой самой Аласаис, Когтем Карающим которой она и являлась.
И всё же Анар упорно перелистывал страницы всё новых книг, разворачивал написанные на сложнейших древних наречиях свитки и вглядывался в сияющие грани кристаллов, хранивших воспоминания. Он искал, но никак не мог обрести ответ на свой вопрос.
Небо уже начало темнеть, и город за высокими окнами библиотеки осветился сотнями магических огней, когда Анар случайно наткнулся на текст древней молитвы, который, судя по пергаменту, был куда старше всех найденных им ранее документов, где упоминались тал сианай.
Буквы были начертаны чернилами, а не нанесены на бумагу магией. Их едва можно было различить.
«Освободительница душ, не заслуживающих окружающего мира» — разобрал он и вдруг понял, что читал этот текст прежде, только тогда он был в переводе неведомого жреца и в его интерпретации имел совершенно другой смысл: в исходном тексте не было ни намёка на то, что тал сианай карали кого-либо за грехи.
Он поднялся и жестом подозвал к себе библиотекаря. Седовласый алай подошёл к принцу, приветливо улыбаясь.
— О тал сианай написано очень мало, принц, и, насколько мне известно, это самое древнее упоминание о них в наших священных текстах. Я склонен считать, что это не только самое первое, но и единственное упоминание. Мне кажется, всё остальное — лишь различные трактовки этих строк.
