— Нет, дивоярец. — ответил лесной дух, — Просто не люблю Каменную Деву. Камни камням рознь, а эта взялась творить злодеяния. Ехал некогда этой дорогой один волшебник и оставил у духов камня скверный дар — до своего возвращения, да что-то не вернулся.
— Вот оно что… — задумчиво ответил Лён. — Что-то этот волшебник больно щедро раздавал свои подарки.
— Я тогда ещё не народился, мне прадедушка рассказывал, а он тогда был молодым и стройным юношей-сосной. — пояснил дух.
— Сдаётся мне, что настало время этому волшебнику выбраться и начать собирать свои магические вещи. — пробормотал Лён.
— Вот и я так думаю. — серьёзно ответил лесовик.
— Но, кто он?
— Не могу сказать. — пожал плечами старик-сосна. — Не при мне то было.
— А как его звали?
— Ну я же просто лесной дух, а не оракул. — возразил старик. — Красиво его звали, как-то по-дивоярски.
— Не Румистэль, случайно?
Старик подумал, почесал в шляпе, потом признался:
— Не помню. Может, Румистэль.
— А, может, Лембистор?
— Вот уж не знаю. — сверкнул глазами старик-сосна и соскочил с пенька. — Хватит мне тут с тобой болтать. Ты сам, смотрю, не лыком шит, так чего пристаёшь к простому лесному духу? Моё дело маленькое: сижу, сплетни собираю, дальше передаю. Ходют тут всякие, землю топчут. Потом грибы не растут…
Он моментально обратился в большую раскидистую сосну, качнул ветвями, и дождь шишек посыпался на дивоярца. Тому более ничего не оставалось, как снова превратиться в сову. Лён подхватил с земли когтями большущий мухомор и кинул его сверху на крону старика-сосны. И улетел, не слушая раздражённого скрипа. Пусть старый пень сам объясняет своим друзьям-деревьям, как оказался на его макушке мухомор!
Он вернулся к покинутой дороге, недоумевая про себя: неделей ранее они ехали втроём по этому пути и встретили старика-сосну прямо у дороги. А теперь тот ублукал куда-то в сторону. Одно из двух: либо старик бродит, либо — дорога. Что и говорить — зачарованный лес! Но всё же старый хитрец сказал Лёну кое-что полезное. Если вообще не наврал. Да, с дикими духами держи ухо востро!
Мысли Лёна прервались — впереди лес кончался и вырисовывалась холмистая местность. Как раз тут их Ромуальд встретил с крестьянами и наплёл про трёх соперников что-то несуразное.
С высоты полёта было видно далеко: дорога убегала в холмы, поросшие кустарником. Однако, никакой деревни и в помине не было. Дивясь на то, сова захлопала крыльями и поднялась ещё выше, рассматривая своими круглыми глазами белеющий под лунным светом путь. Странные корявые обломки, собранные в тесную кучу, привлекли внимание птицы — как будто кто-то корчевал лес да и побросал комли в одно место. Она спустилась пониже и увидала нечто удивительное.
Дряхлые замшелые пни высотой в человеческий рост с круглыми дуплами и с нахлобученной поверх островерхой шапкой из коры и веток — такие домики тесно стояли в низинке меж холмов — своего рода деревня. Вместо рябинок возле домиков в изобилии росли поганки. Сама низинка была меньше, чем показалось в прошлый раз. А вместо пашен бока холмов занимали заросли беладонны, чертополоха, крапивы, папортника и вороньего глаза. Отдельно располагалось огороженное поле мощно растущей цикуты — дикой моркови, как её называют. На вершинах же холмов были не кусты боярышника, а самое настоящее волчье лыко.
Вот это раз! Сова изумлялась, низко летая над огородами и крышами домиков. Из темноты среди домишек выбрался согнутый тощий человечек в драной шапке, в которой зоркая сова признала шапочку Ромуальда! Одетый в невообразимую рванину местный житель вдобавок весь порос мхом и был нескладен, словно его тельце было деревянным. Прищурясь на летающую птицу, он бросил на дорогу горсть семян люпина.
— Жри, глазастая! — крикнул он вверх и, потирая тощую спинку, направился обратно в темноту.
Деревня леших! Вот так история! Что же будет дальше? У кого они угощались в харчевне, а главное — чем?! Помнится, Кирбит стащил там порядочное количество еды, которую они с Долбером ели!
Стоящее далеко от дороги низенькое бревенчатое строение никак не напоминало добротную харчевню. Никаких лошадей у бревна, никаких кур и поросят во дворе. Крохотные окна походили на кошачьи лазы, дырявая дощатая крыша и ветхая дверь. Да здесь давно никто не жил! И духом человеческим не пахнет! И расстояния тут иные, нежели казалось днём.
Однако, подобравшись ближе, сова обнаружила обильные следы конского навоза. Были также следы колёсных экипажей и крестьянских телег.
Лён превратился в человека и направился ко входу, держа руку наготове, чтобы вовремя выхватить свой меч.
Всё было тихо — очень уж тихо, словно кто-то притаился за перекосившейся избой и только ждёт, чтобы выскочить из-за угла и напасть. Полная луна светила с неба, усеянного редкими облаками, и звёзды были таинственны и высоки. Ночной ветер был свеж и приятен, несло от зарослей крапивы высотой в человечий рост — растения пышно цвели. За широким брусом с обрывками упряжи слабо флуоресцировали невиданно большие цветы дурман-травы. Место было совершенно колдовское и дико притягательное. Лишь низкая длинная изба со слепыми провалами окошек казалась воплощением угрозы. Кривая дверь висела на одной петле, а из щели тянуло противным запахом нечистоты.
Что бы тут ни было, у него нет времени на расследование. Ясное дело, что это ещё один морок колдовского леса. Точно так же он понял, что всё множество деревень и селений по дороге до харчевни были обманом. Неделей ранее это был оживлённый тракт, а теперь и в помине нет деревушек по сторонам — лишь мрачные и молчаливые болота.
Морщась от отвращения, Лён повернул было и собрался улетать, как его ушей достиг тихий и слабый стон, донёсшийся из фальшивой харчевни. Колеблясь, Лён направился к её двери — очень не хотелось входить внутрь, тем более, что запах из-за двери был чем-то знаком — что-то очень скверное.
Он очертил себя знаком защиты и открыл дверь.
Внутри всё выглядело так, словно тут двести лет не было человеческого духу — прогнившие дощатые столы, сломанные лавки, дырявый пол, через потолок светит луна. А на лавках, под столами, на столах, лежали бесчувственные тела, раздетые почти догола. Пятеро мужчин лежали мертвецки пьяные, один из них постанывал. Кругом валялась посуда с остатками еды — обглоданными куриными костями, шкурками окороков, хлебными корками. Валялись пустыми и кувшины из-под вина, а также грязные стакашки. Однако, что странно — не было и следа кухни, с которой, как помнит Лён, несло вкусными запахами и слышалось шипение масла на сковородках. Там, где ранее стояла печь, теперь была глухая стена. Лавок и столов также было уже не десять, а всего пара, да и само помещение оказалось намного меньше. Воняло кислым — пьяных рвало во сне.
