— Твой друг в самом деле огненный маг, или просто фокусник?
— Нет, он настоящий волшебник. — охотно ответил Долбер. — Лесная ведьма, у которой мы учились, говорила, что он настоящий дивоярец. И Магирус Гонда говорил, что Лён со временем станет одним из сильнейших магов Дивояра, и что они давно не встречали такой магической силы. Жаль, что он не поехал с нами на охоту.
— Да, он сказал, что у него есть другие дела и отправился к той развилке, где стоит Оракул. Так что, нет смысла ждать четыре дня, пока он вернётся — можем поохотиться! Давно я не выезжал на охоту!
— Каменная девка не давала? — с пониманием спросил Долбер, на секунду отвлекаясь от жареного фазана.
— Она самая. — ответил царь, который полулежал на удобной походной лежанке с чашей вина. — Но, твой друг спас наше царство от демоницы. Когда он вернётся, устроим праздник в городе. Он поехал выяснить про то кольцо, о котором я говорил.
— А, это… разочарованно протянул Долбер, сразу помрачнев. — так это же совсем не то кольцо.
— Ну да, не то. — подтвердил царь. — Но ведь твой друг волшебник, он может больше узнать от Оракула, чем просто человек. Я доверяю ему.
Потом свечи в царской палатке потушили, и воцарилась темнота. Вот то, что увидел и услышал Лён из волшебного зеркальца. Ничего особенно подозрительного царь Лазарь не сказал — он не нарушил обещание, данное Лёну и не сообщил Долберу, что подозревает в нём своего сына. И про то, что кольцо, подаренное девами воздуха и унесённое царицей может быть одним и тем же, не сказал — как и обещал. В целом, разговор царя с Долбером должен бы успокоить Лёна, но почему-то наоборот — у него окрепло подозрение: что-то тут не так.
Он отвернулся от окна, потому что намеревался поискать отдыха — устал после долгого перелёта туда-обратно. Зеркальце тут же потухло и стало похоже на обычную не слишком дорогую вещицу. Лён снова повернулся к окну — зеркальце опять вспыхнуло и показало маленькую искорку среди ночной темени.
— Оно указывает направление! — обрадовался Лён и взглянул за окно, на отвещённый лунным светом далёкий обрыв, над которым возвышался лес.
— Зачарованный лес, как я не подумал! Они уехали туда!
— Срочно в путь, Лён. — ответила принцесса.
Старый слуга некоторое время наблюдал из-за угла за царёвым гостем. Не слишком-то хотелось подходить к нему — ведь, говорят, он поджарил подмётки двум стражам у ворот и расколотил плиты царского двора. Челядинцу было страшно, а всё же долг свой исполнять надо: пригласить царского гостя к ночлегу и закрыть окно, чтобы летучие мыши не налетели и всякая ночная мошкара не набилась.
Не нравился ему этот господин — странный очень, к тому же, волшебник. А волшебства в этом городе боятся. Теперь вот стоит и разговаривает сам с собой.
Старик ещё немного помедлил и решился выйти из укрытия. Он уже приосанился, как полагается приличному постельничему в царском дворце, но не успел и слова вымолвить, как странный человек резко обернулся вокруг себя, взмахнув руками. Лёгкий непрозрачный поток воздуха закружился на том месте, где только что стоял юноша, и тут же испарился, а в окно, пышно трепеща крылами, вылетела светлая сова.
— Опять колдовство! — испугался челядинец.
* * *
Сова далеко видит в темноте — даже мышка среди травы не укроется от неё, не то что конный отряд. Острое зрение ночной птицы действительно давало преимущество — Лён предпочитал ночной порой превращаться в сову, а днём в сокола, но понятия не имел, как делает это. Превращение в птиц и зверей было его коньком — даже Паф не умел делать этого. В деле преображения, или, если научно выражаться — зооморфизма, он был равен самой Фифендре. Интересно, что предприняла бы лесная колдунья в этой запутанной ситуации? В любом случае, эта способность Лёна оборачиваться в нужный ему образ много раз выручала его. Вот и теперь, бесшумно несясь над тёмными лугами, сова стремительно миновала высокий обрыв, с которого стекала дорога, и устремилась в молчаливый лес. На шее у совы висела тоненькая цепочка, а на цепочке крохотным глазком мигал в ночи кусочек зеркала величиной с детский ноготок.
Извилистая дорога петляла среди тёмных лесных массивов — она то пропадала под деревьями, то снова появлялась. Оказывается, путь недельной давности был отнюдь не прям, как тогда казалось Лёну. Временами дорога делала такой изгиб, что почти возвращалась к началу. От основной дороги не отходило ни одного бокового ответвления — она была одна. Да и не удивительно: ни единого селения не встречалось в этом лесу. Пролетев вдоль извилистой ленты довольно много, Лён начал срезать петли. Во время очередного виража он увидел далеко в стороне слабый огонёк. Наверно, это и есть место охотничьей ночёвки — егеря не спят и жгут костерок.
Сова развернулась и направилась туда. Уже отлетев довольно далеко, она сообразила, что костерок лежит вовсе не на дороге, а далеко в стороне. Птица закружилась на месте, соображая: это и есть место охоты? Недалеко же отъехал отряд — всего лишь на день пути. И начала снижаться к месту ночёвки.
Лишь став на ноги, Лён понял, что ошибся: птичье зрение неверно оценило цвет пламени. Перед ним светился на пенёчке и смотрел своими большими глазами из-под широкой шляпы лесной дух — старик-сосна.
— Ну вот, пожаловал. — сказал он, ничуть не удивляясь превращению птицы в человека. — Небось, снова сказки слушать.
— Что-то ты, дедушка, тогда не то наплёл. — сказал Лён. — Красавица-то оказалась чудовищем. А ты говорил: царь очень сокрушался о потере дочери.
— А я не говорил того. — ответил лесной дух. — Я лишь сказал, что царь потерял своё дитя. Я говорил про сына и про перстень.
— Что это за перстень? — спросил Лён.
— Самой Каменной Девы перстень. — мерно покачивая головой, ответил светящийся старик-сосна. — Она дарит его тем, кто хочет вечно оставаться молодым, но при этом берёт в уплату плоть от плоти — сына или дочь того человека. Она превращает молодых в каменные столбы, а их жизнь вдыхает в перстень. Такой человек живёт жизнь своего ребёнка — всю его молодость, пока не выйдет время. Тогда не мешкай — веди другого сына или дочь. У Каменной Девы целый сад таких столбов.
— Вот отчего царица бежала с сыном. — заметил Лён. — Она узнала это, но от кого?
— А от меня. — сказал старик-сосна. — Пришла она ко мне за советом, как иные люди, а мне не жалко — я сказал.
— Любишь делать людям добро? — усомнился Лён.
— Нет, дивоярец. — ответил лесной дух, — Просто не люблю Каменную Деву. Камни камням рознь, а эта взялась творить злодеяния. Ехал некогда этой дорогой один волшебник и оставил у духов камня скверный дар — до своего возвращения, да что-то не вернулся.
