Теперь ясно: Лён и раньше слышал про такие харчевни-оборотни, которые поджидают путников у дорог. Заправляет в таком заведении какая-нибудь ведьма с ватагой разбойников. Купцов заманивают, опаивают, грабят подчистую, а потом кто не выжил — идут на корм червям. Так что их троице повезло, что они не остались ночевать в такой харчевне. Это подлец Кирбит так сделал, что Лёну с Долбером пришлось срочно удирать. А вот бедняге Ромуальду, очевидно, не повезло. Не валяется ли где-нибудь позади хибары его тело с выклеванными вороном глазами? Лёну стало страшно жалко парня — ведь Лембистор сдал его прямо на руки грабителям, да ещё и раззадорил их. Только теперь всё это выглядело совсем не шуточно.
А впрочем… если Лембистор облюбовал себе молодого шляха, он не даст ему погибнуть — недаром демон сбежал от своих спутников!
Да, всё это было очень интересно, но что предпринять? Оставить здесь этих пятерых помирать от отравления? И времени нет совсем.
Яркий свет озарил изнутри ветхое строение, так что избушка стала похожа на фонарь.
— Вставайте, пропойцы! — грянул чей-то голос.
Люди заворочались, застонали, щурясь от сильного света. Посреди харчевни стоял человек, которого не было видно за сиянием странного факела в его руке.
— Ну что пристал… — забормотал молодой парень, который до этого едва постанывал. — Я только что жениться собирался…
— Уже женился! — крикнул тот же голос.
Остальные еле продирали опухшие глаза, дико оглядываясь и в ужасе ощупывая себя дрожащими руками.
— М…мой кошелёк. — заикаясь, сказал один, толстый, с лицом, по которому неровно растеклись нездоровые багровые пятна. — Т…ты взял м-мой к-кошелёк?..
— Быстро прочь отсюда! — крикнул человек. — На свежий воздух! Сейчас здесь всё сгорит!
— Моя одёжа!!! — в панике завопил дядя.
Огни загорелись на руках незнакомца и переметнулись на стены хибары — те вспыхнули так, словно были облиты маслом. И одновременно раздался страшный вой.
Люди уже пришли в себя — они сбились в кучу и начали в ужасе оглядываться, даже не пытаясь выбраться наружу.
— Прочь, я сказал!! — крикнул незнакомец, одетый в диковинные латы, которые сами по себе горели белым огнём. Словно в ответ на этот крик обвалилась стена с дверью. В проём так полыхнуло пламенем, что голые люди с воплями кинулись на волю. Они выскочили на ярко освещённый, пустынный двор и принялись в изумлении оглядываться.
В избушке нарастал рёв, который быстро перешёл в пронзительный визг. Лён не вышел из огня — его защищали дивоярские латы — он внимательно осматривал потолок — откуда и нёсся тот оглушительный крик. Потом дважды полоснул мечом по низкой балке.
Трухлявые на вид доски оказались достаточно крепки — они не обрушились, хоть матица и была перерублена пополам. Зато в образовавшуюся дыру свалилось нечто: в ослепительном свете пламени было видно, что это старая-престарая старуха, горбатая, кривая и хромая.
— Пожёг! Пожёг! — вопила она, размахивая костлявыми руками и бегая по проваливающемуся полу. Она вдруг обернулась и кинулась, раззявив рот так широко, что не понятно, как эта пасть умещалась на крохотном ссохшемся личике. Во рту старой ведьмы оказалось такое множество зубов — длинных и острых — что люди на улице в ужасе завопили. Теперь до них дошло, какому существу они были приготовлены в пищу.
Старуха бросилась на сияющего белым светом человека, но словно наткнулась на препятствие и отлетела прочь — её вопль перешёл в зубной скрежет. Крохотные глазки, утонувшие в сухих морщинистых щеках, горели бешеным огнём, словно стремились прожечь врага ненавистью.
— Гнездо порушил! — рычала чудовищная тварь. — Еды лишил!
— Иди сюда, мразь. — сдержанно отозвался человек. — Иди сюда, попробуй на вкус Каратель.
Старуха отпрыгнула назад, прижалась спиной к крохотному оконцу и стала просачиваться наружу, складываясь, как тряпка, и усыхая. Только глаза её не отрывались от меча.
В последний миг, когда казалось, что она уже сбежала, человек метнул своё оружие, и клинок вошёл в тело старушонки, как в факел в осиное гнездо. Раздался дикий вскрик, старуха рванулась, а в этот миг сверху, с горящего чердака, спрыгнул чёрный кот. Он молча кинулся к старухе и попытался вырвать из её тела горящее огнём оружие. Но тут лапы его вспыхнули, огонь пошёл по шерсти, и животное сгорело, как сухая бумага.
В последний миг кот обернулся и кинул на Лёна взгляд. Морда его преобразовалась и приняла вид трактирщика, каким его запомнил Лён. Старуха же превратилась в ту молодую служанку, которая подавала на столы еду. Секунду лицо девушки, искажённое ненавистью, виднелось в окошечке, как в следующий миг оно разлетелось на куски — те вспыхнули, оседая на пол и растворяясь в огне.
Тогда волшебник вышел наружу. Стены избушки тут же обрушились, а свет, которым сияли латы Лёна, угас. Меч тоже перестал полыхать, словно успокоился. Люди, в оцепенении наблюдавшие эту сцену, не заметили, куда девалось оружие — юноша, который спас их, снова превратился в не слишком богато одетого человека.
— Я больше ничего не могу сделать для вас. — сокрушённо сказал он. — Остались живы и радуйтесь. Уж как вы голые пойдёте к людям — не знаю.
Он, кажется, в самом деле был огорчён.
— Ты кто такой? Где мои лошади, где моя карета? У меня было много добра с собой. Ты всё мне возместишь! — сердито потребовал толстый дядька, уже приходя в себя на свежем воздухе. Выглядел он комично из-за своего большого живота и скудной одежонки, которая вся умещалась на его широких чреслах.
Лён вдруг понял, что видит его уже не в первый раз: это тот толстяк, который затеял свару на царском пиру.
— Не ко мне упрёки. — сердито сказал он неблагодарному человеку. — спроси у обдерихи и её кота. Ах, впрочем, я забыл: они же погорели!
Толстяк хотел сказать ещё что-то очень гневное, он явно был в настроении качать права, да и хмель с дурью из головы ещё не выветрился, но тут его прервал один из людей, что погибали в обдерихиной ловушке:
— Заглохни, Костыля! — гневно сказал он. — Ты нас завёл в это место. Мы к тебе не подыхать нанимались, а изображать твою княжескую свиту. Достаточно — наженихался, купчина! Всё ищещь где подешевле, да побольше! Тебе сбрехнули, что тут путь короче, да за постой берут дешевле, ты и поддался. Сам чуть не погиб, и нас с собой едва не уволок!
Эта речь вызвала ропот среди остальных троих — на Костылю бросали злые взгляды.
— Мне баушка одна сказала, что тут короче ехать. — забормотал купец Костыля.
— Всё, жених-дубовая голова. — сердито заявили ему люди. — Нам с тобой более не дороге.
