Наконец друзья решились двинуться дальше. Тропа, которая привела их на холм, продолжалась и с другой стороны, но хоббиты очень скоро поняли, что она чересчур забирает вправо. К тому же сразу от подножия тропа пошла под уклон. Она явно уклонялась к долине Вьюна — то есть совсем в ином направлении, нежели было нужно. Хоббиты немного посовещались и решили, сойдя с тропы, двинуться прямиком на север: все–таки Тракт лежал именно в той стороне, и не так уж далеко, хотя с холма они его увидеть не смогли. На глаз казалось, что слева от тропы суше, стволы стоят не так часто, и не дубы да ясени вперемежку с другими деревьями, странными и безымянными, которых справа было порядком, а в основном сосны да тощие ели.
Поначалу все складывалось удачно, хотя, когда сквозь кроны хоббитам удавалось увидеть солнце, становилось ясно, что они все–таки чрезмерно уклоняются к востоку. Вскоре, однако, стволы снова начали понемногу смыкаться, причем именно в тех местах, где лес издали казался чище и светлее. Земля вдруг пошла волнами, словно в давние времена ее взрыли великанские колеса каких–то чудовищных повозок, а теперь колеи расползлись, осели и заросли колючей куманикой. Тянулись эти колеи, как нарочно, наперерез, так что приходилось каждый раз спускаться и снова подниматься наверх, а это было весьма затруднительно, особенно для пони. Спускаясь в очередной овраг, путники неизменно попадали в густой колючий кустарник, откуда можно было выбраться, лишь взяв правее и пройдя некоторое время по дну; взобравшись же наверх, они неизменно обнаруживали, что деревья сомкнулись еще гуще, вокруг стало еще темнее и влево, наверх, идти почти невозможно. Хоббиты вынуждены были сворачивать вправо и снова терять высоту.
Через пару часов хоббиты утратили всякое представление о том, куда идут. Одно только было понятно: отнюдь не на север. Шаги их как бы направляла чья–то воля, желавшая, чтобы они следовали на юго–восток и только на юго–восток — не прочь из Леса, а в самое его сердце.
Уже давно перевалило за полдень, когда они спустились, цепляясь за траву, в очередной овраг, оказавшийся шире и глубже всех предыдущих. Отвесные склоны так заросли колючками, что выбраться наверх, не бросив на дне всех пони вместе с поклажей, не представлялось никакой возможности. Оставалось только идти направо, по дну. Под ногами вскоре зачавкало, на склонах стали пробиваться родники — и вот уже по дну, журча и булькая среди зарослей, побежал ручей. Начался довольно крутой спуск. Ручей набрал силу и с шумом понесся вниз. Ветви над головами хоббитов сомкнулись, и они очутились в сумрачном туннеле.
Проспотыкавшись еще немного в полумраке, путники внезапно вышли из тени на свет, лившийся как бы из распахнутых впереди ворот. Проведя пони под ветвистой аркой, хоббиты оказались на берегу реки, оставив позади высокий скалистый обрыв с узкой расселиной, из которой они только что появились. Вдоль воды тянулась широкая полоса трав и камышей; другой берег тоже был крутым и обрывистым. Золотой свет послеполуденного солнца окутывал потаенную речную долину теплом и дремой. Посреди лениво вилась бурая полоска воды, окаймленная ивами; ивы перекидывали ветви через поток, упавшие стволы ив преграждали течение, и тысячи облетевших ивовых листьев скапливались в затоках. Воздух был весь запорошен этими желтоватыми узкими листьями, слетающими с ветвей, — в долине дул теплый легкий ветерок, камыши на реке шуршали, ветви ив тихонько поскрипывали.
– Прекрасно! Теперь я хоть представляю, куда нас занесло! — бодро заявил Мерри. — Все вышло точно наоборот. Это же Ивий Вьюн! Постойте–ка, я разведаю.
Он выбежал в солнечный свет и пропал среди высокой травы. Вернувшись, он сообщил, что между подножием скалистого обрыва и рекой тянется полоска довольно твердой земли и дерн местами подходит к самой воде.
– Более того, — продолжал Мерри. — Вдоль реки проложено что–то вроде тропы. Если свернуть по ней налево, то в конце концов мы все–таки выйдем из Леса, правда, совсем с другой стороны — с восточной.
– Допустим, — сказал Пиппин. — Если только эта дорожка не оборвется в какой–нибудь трясине и не оставит нас на бобах. Кто ее протоптал, по–твоему, и для чего? Уверен, что никак не для нашей выгоды! Я вообще не доверяю ни этому лесу, ни тем, кто тут водится. Мне начинает казаться, что все рассказы о нем — правда. Ты представляешь хоть, сколько нам идти?
– Не–а, — беспечно ответил Мерри. — Не имею ни малейшего представления. И кто тут может ходить так часто, чтобы тропка получилась — тоже не представляю. Но больше я ничего не могу придумать.
Делать было нечего. Один за другим хоббиты выехали вслед за Мерри на прибрежную тропку. Камыши и осока на берегу росли так буйно, что местами скрывали друзей с головой, но, раз отыскав тропу, можно было не бояться ее потерять, как бы она ни вилась и ни петляла, выбирая среди луж и мочажинок клочок земли понадежнее. Время от времени путь пересекали ручейки, сбегавшие с лесных холмов по дну других оврагов и расселин, — и каждый раз через ручеек было услужливо перекинуто бревнышко или набросан хворост.
Парило так, что хоббиты помаленьку сомлели. В ушах настырно звенели рои всевозможной мошкары, а послеполуденное солнце жгло спины. Внезапно они вошли в пронизанную лучами тень — над тропой распростерлись толстые серые ветви. Каждый шаг давался хоббитам все с большим трудом. Дремота, казалось, выползала из самой земли, опутывала ноги, сочилась из воздуха, дурманя голову, залепляя глаза. Фродо начал клевать носом. Пиппин, шедший впереди, упал на колени. Фродо остановился. До его ушей донесся голос Мерри:
– Не дело это! Если я не отдохну, толку от меня не будет. Надо вздремнуть чуток. Пойду под ивы, там прохладно. И мух меньше.
Фродо это не понравилось.
– Да вы что! — воскликнул он. — Какое там «вздремнуть»! Надо сначала выйти из Леса!
Но остальные его уже не слышали — или не хотели слышать. Стоявший рядом Сэм зевал и тупо хлопал глазами.
Вдруг Фродо почувствовал, что сон и его одолевает, да так, что сопротивляться уже невмоготу. В голове у него помутилось. Звуки вокруг стихли. Остался только еле слышный нежный шелест, тихий лепет листьев над головой, колыбельная песня ветвей. Фродо поднял отяжелевшие веки — и увидел, что над ним склоняется огромная старая ива[119], седая от мха и паутины. Извилистые, широко раскинувшиеся ветви тянулись к тропе, словно длиннопалые руки; узловатый, бугристый ствол, весь в широких трещинах, слегка поскрипывал, вторя движению ветвей. Подрагивавшие на солнце листья и яркое небо ослепили Фродо. Он опрокинулся на траву и остался лежать, где упал.
Мерри с Пиппином доволоклись до ствола и привалились к нему спинами. Трещины–дупла раскрылись еще шире, радушно их принимая, а дерево качнулось и заскрипело. Сонные хоббиты подняли глаза к серо–желтой листве, трепетавшей на свету: им послышалось, что листва напевает тихую колыбельную песню. Закрыли глаза — и вдруг им показалось, что в песне есть слова, прохладные, едва различимые, лепечущие о свежести воды и сладкой дреме. Друзья поддались чарам и уснули у корней седой ивы–великанши.
Фродо лежал, борясь с побеждающим его сном; наконец он собрался с силами и встал на ноги. Его неодолимо потянуло к воде, прохладной воде.
– Обожди тут, Сэм, — пробормотал он. — Я только ноги окуну… Я быстро.
Засыпая на ходу, он поплелся на берег, туда, где спускались к воде мощные кривые корни большой ивы — точь–в–точь прилетевшие на водопой заскорузлые драконята. Хоббит оседлал одного из них, поболтал ногами в прохладной бурой воде — и внезапно заснул, привалившись спиной к стволу.
Сэм сел, почесал голову и зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Ему было не по себе. Дело к вечеру, идти еще далеко, а они — спать!
– Нет, братцы, солнце и теплынь тут ни при чем, — пробормотал он себе под нос. — Не нравится мне это большое дерево. Не доверяю я ему. Только послушайте! Ишь ведь как распелось! Усни да усни… Негоже это!
Он заставил себя подняться и, шатаясь, побрел взглянуть, чем заняты лошадки. Оказалось, что две из них довольно далеко ушли вперед по тропе; он догнал их, вернул — и вдруг услышал два странных звука: один громкий, другой тихий, но очень отчетливый. Один — будто в воду плюхнулось что–то тяжелое, другой — как щелчок замка, когда закрывают дверь, стараясь не вызвать лишнего шума.
Сэм бросился к реке — и обнаружил Фродо в воде, у берега. Один из самых больших корней обвил его и, казалось, толкал под воду, но Фродо почему–то не сопротивлялся. Сэм схватил хозяина за куртку, дернул и, высвободив из объятий корня, с трудом выволок обратно на берег, подальше от реки. Фродо почти сразу же очнулся и закашлялся, отплевываясь.
– А ты знаешь, Сэм, — произнес он наконец, — это бессовестное дерево столкнуло меня, можешь себе представить? Я тебе точно говорю! Как обхватит меня корнем! И давай спихивать!
