Песня оборвалась. Почти сразу же позади, за деревьями, скрылось и солнце. Хоббитам вспомнился Брендивин в косых вечерних лучах, окошки родного Бэкбери, где в этот час зажигаются сотни огоньков… На тропу легли исполинские тени. Кривые стволы и темные ветви угрожающе нависли над тропой. От реки пополз белый туман, курясь тонкими завитками над водой, запутываясь в корнях прибрежных деревьев. От земли поднимался, смешиваясь с густеющими сумерками, таинственный пар.
Вскоре тропу стало едва видно в темноте, и хоббиты помаленьку выбились из сил. Ноги словно свинцом налились. Странные звуки доносились из кустов и камышей, как будто там таился кто–то невидимый; а когда друзьям случалось глянуть вверх, на постепенно бледневшее небо, то видно было, что с высокого берега, ухмыляясь, пялятся вниз корявые, перекошенные рожи[123]. Хоббитам начинало казаться, что Леса не существует, что они просто видят какой–то зловещий сон и пробуждение не наступит никогда.
Ноги уже почти не слушались их, когда тропа заметно пошла вверх. Река вдруг зажурчала, и в темноте мелькнула белая пена порога. Деревья внезапно кончились, остался позади и туман. Друзья вышли из Леса и оказались среди привольно колышущихся трав. Речка превратилась в быстрый ручеек, который, поблескивая в лучах звезд, высыпавших на небосвод, весело бежал по камням навстречу.
Трава под ногами стала короткой и шелковистой, словно здесь ее часто косили или подстригали. Кусты на окраине Леса больше напоминали живую изгородь. Дорожка — теперь ее снова было хорошо видно — шла дальше, ухоженная, выложенная по краям камнями. Петляя, она взобралась на покрытый травой холм, серый в звездном свете. За ним виднелся другой, еще выше; на склоне его стоял, светясь огнями, дом. Тропка сбежала вниз — и снова устремилась в горку по мягкому дерну, навстречу огням. Сноп яркого желтого света упал на траву — это растворилась дверь. Вот и дом Тома Бомбадила! Вверх, вниз, под гору, еще немного вверх — и цель достигнута!
Над крышей домика отвесно вставал серый безлесый гребень холма, а вдали уходили в ночь темные горбы Курганов.
Все прибавили шагу — и хоббиты, и пони. Половины усталости как не бывало, а страхи и вовсе остались за спиной.
– Хей–дол! Дили–бом! — покатилась навстречу хоббитам песня.
Дили–Том! Дили–бом! Гости дорогие!
Нынче хоббитов — хо–хо! — жду на пироги я!
Ведь на свете дома нет нашего чудесней!
И встречаем мы гостей радостною песней!
Мелодию подхватил другой голос, чистый, юный и древний, как весна, как веселая вода горных рек, бегущих в ночь с осиянных солнцем вершин горного утра, плеща серебром навстречу путникам:
О тумане и росе, о луне и звездах
И о том, как духовит на закате воздух,
О траве и камышах, о набухших почках,
О родившихся в лесу маленьких листочках,
О кувшинках, что кружат над болотным илом,
Златовика вам споет с Томом Бомбадилом!
Под звуки этой песни хоббиты вступили на порог и с головой окунулись в золотой свет.
Глава седьмая.
В ДОМЕ ТОМА БОМБАДИЛА[124]
Хоббиты перешагнули через широкий каменный порог и остановились в изумлении. Они попали в длинную низкую комнату, залитую светом фонарей, покачивавшихся на потолочных балках. На столе из темного, гладко отполированного дерева ярко пылали высокие желтые свечи.
В дальнем конце комнаты лицом к двери сидела хозяйка. Ее длинные золотые волосы струились по плечам, как речные волны, платье зеленело, как побеги тростника, и поблескивало серебром, как трава в росе, а пояс был из золота — цепочка ирисов с бледно–голубыми глазками незабудок. У ее ног, в широких сосудах из зеленой и коричневой глины, плавали белые водяные лилии, отчего казалось, будто она восседает на троне посреди лесного пруда.
– Входите, гости дорогие! — воскликнула она звонко и чисто, и хоббиты узнали голос, что пел на холме.
Они робко шагнули в комнату и принялись низко кланяться, донельзя удивленные и смущенные, — словно постучались в деревенскую хижину попросить воды, а дверь открыла юная и прекрасная эльфийская королева в одеждах из живых цветов… Но они не успели сказать и слова — хозяйка легко вскочила и, смеясь, побежала к ним, легко перепрыгивая через кувшинки. Платье ее прошелестело, словно ветерок в цветущих речных травах.
– Добро пожаловать, милые друзья! — И она взяла Фродо за руку.– Радуйтесь и веселитесь! Я — Златовика, Дочь Реки!
Танцующим шагом пробежала она мимо, закрыла дверь и прижалась к ней спиной, раскинув белоснежные руки.
– Закроемся от Ночи! — молвила она. — Наверное, страх еще не отпустил вас? Не бойтесь! Не бойтесь ни тумана, ни тени, ни глубоких омутов, ни диких зверей! Ничего не бойтесь! Сегодня вы в безопасности — сегодня вы под кровом Тома Бомбадила!
Хоббиты смотрели на нее и дивились, а она, улыбаясь, оглядела их всех по очереди.
– О прекрасная госпожа Златовика! — начал наконец Фродо, чувствуя в сердце необъяснимую радость; так же зачаровали его когда–то удивительные песни эльфов, но теперь чары были другими: в них не было того острого, возвышенного восторга, которым проникалась душа при звуках эльфийских песен. Волшебство этого дома проникало куда глубже, и в то же время смертному сердцу казалось родным и понятным. — Прекрасная госпожа Златовика! — повторил Фродо. — Радость, которая таилась в слышанных нами по дороге напевах, сполна открылась теперь моему сердцу. Увидев тебя, я познал ее истоки!
О стройнейшая из ив! О из вод чистейшая!
О живые камыши! О из дев нежнейшая!
О весна! О летний день! О весна веснейшая!
О шумящая листва! Наизеленейшая!
Он вдруг запнулся и пролепетал что–то невразумительное, не понимая, что заставило его заговорить стихами[125]. Но Златовика рассмеялась как ни в чем не бывало:
– Вот чудеса! Не знала я, что жители Заселья так сладкоречивы! Но вижу, ты — Друг Эльфов. Об этом говорит свет в твоих глазах, и голос твой звенит по–особенному. Славная встреча! А теперь садитесь и ждите Хозяина! Он скоро вернется. Вот только устроит ваших бедных лошадок!
Усталые гости не заставили себя упрашивать и уселись на низкие плетеные стулья, а Златовика принялась хлопотать у стола. Хоббиты не сводили с нее глаз: так хорошо было смотреть на ее легкие движения! Где–то за домом снова зазвучала песня. Иногда среди непременных «том–бом», «динг–дон» и «ринг–а–динг–дилло» хоббитам удавалось разобрать припев:
Славный малый Бомбадил — веселее нету!
В сине–желто–голубом ходит он по свету!
– Прекрасная госпожа! — снова обратился Фродо к Златовике. — Если ты не сочтешь мой вопрос глупым, скажи, пожалуйста, кто такой Том Бомбадил?
– Он просто есть, — с улыбкой откликнулась Златовика, приостанавливаясь.
Фродо посмотрел на нее, не понимая.
– Он просто есть. Он таков, каким кажется, вот и все, — пояснила Златовика, отвечая на его взгляд. — Он — Хозяин[126] здешнего леса, вод и холмов.
– Значит, эти удивительные земли — его владения?
– О нет, — ответила Златовика. Ее улыбка погасла, и она тихо добавила, словно обращаясь только к себе: — Это было бы и впрямь тяжелое бремя! — и снова взглянула на Фродо. — Деревья и травы — все, что растет и бегает на этой земле, принадлежит только само себе. А Том Бомбадил здесь хозяин. Никто не поймает Тома, никто не запретит ему ходить по лесу, бродить по мелководью, прыгать по вершинам холмов — как днем, так и ночью. Страх ему неведом. Том Бомбадил — Хозяин.
Отворилась дверь, и вошел Том Бомбадил собственной персоной. На нем уже не было шляпы; теперь густые каштановые волосы Тома венчала корона из осенних листьев. Он рассмеялся и, подойдя к Златовике, взял ее за руки.
– А это моя милая хозяюшка! — сказал он, кланяясь хоббитам. — Златовика — перед вами, в серебре и травах! А вокруг — цветы и листья! Что у нас на ужин? Сливки, медовые соты, белый хлеб и масло, молоко, и сыр, и зелень, и ягоды из леса! Хватит этого на всех? Трапеза готова?
– Трапеза — да, — сказала Златовика. — А вот гости, кажется, еще нет!
Том хлопнул в ладоши и вскричал:
– Как же так, Том?! Гости устали, а тебе и горя мало?! Ну–ка, милые друзья, следуйте за Томом! Смоем грязь с лица и рук, отряхнем усталость! Сбросьте пыльные плащи, расчешите кудри!
Он открыл дверь и углубился в небольшой коридор, откуда, свернув за угол, хоббиты вслед за ним попали в комнату с низким косым потолком (видимо, это была одна из северных пристроек). Стены здесь были каменные, но их закрывали зеленые ковры и желтые занавеси. Выложенный плитами пол устилали свежие камыши. Четыре мягких тюфяка, покрытые белыми перинами, лежали возле одной из стен. Напротив стояла длинная скамья с глиняными тазами и бурыми кувшинами, наполненными холодной водой и дымящимся кипятком. Перед каждым из тюфяков гостей дожидались мягкие зеленые туфли.
