— Надеюсь, что это “скоро” произойдет раньше, чем взойдет солнце…
— Ты куда-то спешишь?
— Я пришел штурмовать острог, а не возиться в осаде, — скрипнул зубами Гарон. — Да и Кречета не видать за стенами, оборону возглавляет воевода лично. А значит, старый лис рыскает где-то неподалеку. Херово будет, если он ударит нам в подбрюшье, пока мы тут препираемся. Ни его головы, ни головы Чарбына я так в своих руках не держал…
— Не горюй, барон, скоро и в твоем таборе запахнет медом. Глянь, что у нас есть!
Попыхивая люлькой, Гарон неохотно повернулся в сторону, куда указывал Коляда, и от удивления едва не выпустил мундштук изо рта. Таборщики тут же заохали и одобрительно засвистели, приветствуя здоровенную осадную бомбарду, которая, тяжело вращая тележными колесами, взбиралась на насыпь силами троих крепких колядников.
— И где ты эдакую раскрасавицу достал, Коляда?! — радостно хлопнул ладонями по коленям Гарон, подходя к бомбарде, которую с огромным трудом укладывали на вкопанный лафет.
Драко потянул Игриша за собой и тоже бросился рассматривать толстую желтоватую трубу, сжатую железными обручами, которая больше напоминала вытянутый, пузатый колокол, нежели здоровенную пищаль. Прочно закрепив ее на лафете и прикрыв двумя деревянными щитами, двое колядников бросились подтаскивать ядра, а третий пытался закатить на насыпь бочонок с порохом.
— Такой люлькой можно с пару заходов весь острог смести! — широко ухмыляющийся Гарон водил ладонью по шероховатому стволу, словно по колену любимой женщины, и сверкал горящими от нетерпения глазами на пока еще прочные стены.
— Мы тут маленько куролесили по предместьям и наткнулись на хатенку нашего молчуна, которого ты хорошо знаешь. И среди его вещичек откопали эту кралю. Хозяин решил с нами поспорить, но мои ребятки мигом настроили его на мирный лад.
— Ах, Горюн?!
— А вот и он, легок на помине! — кивнул Коляда на двух всадников с копьями, которые вели на привязи окровавленного великана. Он помнился Игришу еще по мосту через речку Смородинку. Выглядел кузнец ужасно — весь изодранный и избитый, с петлей на шее, он хромал, сильно подволакивая ногу, но держался прямо, пусть и шагал, понуро склонив голову. Один из колядников тоже встречался Игришу — по правую руку Горюна с нагайкой и копьем наперевес ехал долговязый казак Воробей.
— Горюн, сколько лет, сколько зим! — всплеснул руками барон, встречая кузнеца, в которого с боков упирались два копья. — Твоя люлька? Не хочешь помочь нам свалить тиранию Шкуродера?
Кузнец окинул равнодушным взглядом собравшуюся компанию головорезов и сплюнул себе под ноги.
— Х…й вам! — разошлись разбитые губы, обнажая парочку свежих дыр меж зубами.
Воробей словно ждал этих слов — нагайка в его руке взметнулась и прочертила по спине кузнеца кровавую черту. Горюн дернулся, но другой колядник резко натянул веревку и слегка кольнул его в бедро.
— Ну, брат, — подошел к кузнецу Коляда с обнаженным кинжалом в руке. — Так дела не делаются, сам знаешь. Сколько ты сам пробыл под началом Баюна, латая для него кольчуги? Пару лет, уж точно, не ошибся? И надеешься, что мы тут забывчивые сильно стали? Или думаешь, раз Шкуродер простил тебе все грехи и дозволил штопать кольчуги ему, то и мы такие же добренькие?
С этими словами он ударил кузнеца рукоятью кинжала в печень. Горюн скривился от боли, но быстро распрямился, не проронив ни звука.
— Силен! — кивнул Коляда, вращая кинжал в пальцах. — А если другим концом? Ты не думай, что мы не справимся с пушкой. Твое участие — моя прихоть. Сначала предал одних, а теперь предашь других — любо-дорого поглядеть! А то бы давно жарился в собственном горне, собака!
— Пусть его, Коляда, — махнул рукой Гарон, не в силах оторвать влюбленный взгляд от пушки. — Я сам не дурак зарядить такую дуру, а этот молчун пусть стоит и смотрит, как мы будем стрелять по острогу. Может быть, в его пустой голове что-то да и звякнет, когда мы обрушим стену.
Коляда тем временем обратил внимание на Воробья, который играл своей нагайкой, не спуская глаз с кузнеца.
— А ты кто такой будешь? — сощурился Коляда. — Не признаю тебя среди моих людей.
— Кличут меня Воробьем, но звать меня Яш, — слегка поклонился казак. — Был в ватаге Кречета, пока его панское благородье совсем не прогнило в черепушке.
— Воробей? — заинтересовался Драко. — А не тот ли это Яш Воробей, который приходится родственником Рогоже?
— Именно я, — кивнул тот несколько настороженно. Взгляды, которыми обменялись Драко с Колядой отдавали холодком. — Дядька он мой.
— И что же заставило тебя покинуть радушные объятия Шкуродера? Совесть замучила?
— Да я повода искал… — смутился Воробей. — Давно уж раздумывал плюнуть на этих мразей. Что Кречет, что дядька мой — одного поля ягоды.
— И что, нашел, повод-то? — хохотнул Коляда, хитро поглядывая на перебежчика.
— Ага, — кивнул тот и быстро заговорил, тараторя и коверкая некоторые слова. — Кречет совсем с катушек съехал. Сначала воевода рассудком помутился — решил подохшую свою ведьму в церкви отпевать, и для этого нанял опричника, чтобы тот по ней службы в церкве стоял!
— Врешь?! — округлились глаза у Гарона.
— Вот те Пламень, ежели вру, — осенил себя знаменем Воробей. — О том весь хутор два вечера гутарил, когда еще прошлой ночью та самая острожья церквушка, где опричника с попом Кондратом на ночь заперли, вспыхнула и до основания сгорела, словно ее скипидаром обрызгали или еще чем горючим. Думали, отмучились с ведьмой этой — вот так ее и черта этого одноглазого Спаситель покарал вместе с попом Кондратом, тоже надо сказать знатным мракобесом, требником ушибленным. Пока церквушка горела, та старая колокольня, которая в лесу с незапамятных времен стоит, трезвонила на всю округу, словно пыталась нас прикончить звоном этим. Как угольки разобрали, отрядил Шкуродер Кречета снять тот бесовской колокол и выдрать того черта, который в церкве той окопался. Плутали мы в лесу бес знает сколько, пока дед Микей дорогу туда из своей плешивой черепушки рожал. Но в церкве мы не нашли ни черта, ни колокола, зато отыскали гроб с ведьмой да опричника при нем, живого и здорового, пусть и потрепанного чутка.
— Неужто? — зажглись глаза недоверием. — Уж не сочиняешь ли ты сказки, Воробей?
— Да самому вспыхнуть мне на этом месте, раз брешу, — снова осенил себя знамением Воробей и продолжил: — И Кречет так помутился рассудком, что вместо того, чтобы вбить кол ведьме в сердце, приказал хватать этот проклятый гроб на плечи и бежать обратно в острог.
— Ой, Кречет! — рассмеялся Коляда. — Совсем с ума скатился, вылизывая панские подошвы…
— Все, значица, бесовское воинство сорвалось с места за этим гробом и давай нас вертеть-крутить по лесу, чтобы мы от этой проклятой церквы далеко не ушли. Ну тут у дядьки моего немного в голове прояснилось, и они на Кречета с удавкой!
— И что ж?! — загорелись глаза у Коляды. — Убили?
— Эхх… — махнул рукой Воробей. — Нет, верные ему псы с опричником этим опрокинули нас, а дядьку моего жизни лишили за то, что он посмел на ведьмин гроб с топором броситься. Жизни себя спасти и всех, кто воеводе верой и правдой служил, а Кречет вон как старому Рогоже отплатил! Ему, проклятому, со Шкуродером этим, людские жизни ничего не стоят, а труп панночки, от грехов сгнивший, превыше будет!
— А ты что же? — спросил Гарон.
— А я насилу убег, — вздохнул Воробей.
— И дядьку своего нечистым силам на поругание бросил? Эхх…
— Так убили дядьку моего — кречетов опричник и убил своим длинным ножом!
— А ты что же за дядьку своего родного не отомстил?! Поджилки затряслись, овечья твоя душонка!
— Так их больше было…
— Да и хер с ними, Гарон, — сплюнул Коляда. — Пусть Кречет с этой нечистью трахается до посинения. Может ведьма с опричником его на тот свет спровадят. Одной бедой меньше.
Но Гарон не стал мириться с трусостью Воробья — не спеша подошел к нему и схватил за отворот зипуна.
