И вдруг пришли зрители! Настоящий переполох, это была семья Бенгта-Эдварда в полном составе. Одетые в свои лучшие наряды, негнущиеся от торжественности момента, они медленно вошли в зал, где их сердечно приветствовала Лина Аксельсдаттер, на которую возложили эту обязанность. Ведь Анна-Мария повредила правую руку, и пришлось бы долго объяснять, в чем дело, а времени на это ни у кого не было. Семье показали ее место, но сначала все должны были выразить восхищение рождественскими яслями Коля. Там они просто остолбенели, но тут появились новые гости.
К своему ужасу они обнаружили, что совершенно забыли об одном: куда девать верхнюю одежду гостей? Куда ее вешать? Места не было!
В эту минуту вошел Коль, и Анна-Мария в панике бросилась за советом к нему. Он огляделся.
— Подождите, — сказала он и попросил выделить ему одного помощника. Они вышли и вернулись с длинным столом из конторы. Они поставили его в дальний угол зала, одежду можно было складывать туда.
Сейчас наступил самый критический момент. Одна семья следовала за другой. Дети всех возрастов — и школьники, и дошкольники — кишмя кишели вокруг яслей, видно было только тем, кто стоял совсем рядом, и Анна-Мария стала бояться из-за свечей, которые были там зажжены.
Пришел священник. К счастью, Лина взяла его на себя и провела на место — после того, как он произнес что-то похвальное о яслях.
Но когда Анна-Мария повернулась, она увидела, что у двери было черным-черно — из-за мужчин. Шахтеры!
Она встретилась глазами с Колем, который стоял в другом конце зала. Он кивнул и немного нахально улыбнулся.
Бенгт-Эдвард проговорил ей прямо в ухо:
— Они получили выходной, все. Поэтому они и работали прошлой ночью.
— Это Адриан Брандт так решил?
— Нет, Коль.
— Им приказал прийти сюда?
— Да нет же. Они сами пришли, потому что им интересно.
— Нужны еще стулья, — в панике сказала Клара. — О, Господи, они все пришли!
Анне-Марии помог Коль, который появлялся неподалеку всякий раз, когда он оказывался ей нужен. Они отправили Сикстена и Сюне и еще пару молодых парней за чем-нибудь, на чем можно было сидеть — откуда угодно!
И отец Эгона был здесь! Не слишком трезвый, но Анна-Мария все равно была тронута. И его сын сможет показать, на что он способен!
Она наморщила лоб. Нашла жену кузнеца.
— А где Густав, твой муж? Ему надо видеть, как играют его дети, они такие чудесные! Женщина выглядела удрученной.
— Но кто-то же должен был остаться с младшими дома. А я нужна здесь.
— Коль, — решительно сказала Анна-Мария. — Детей надо привести сюда!
— Но барышня! — возразила мать. — Это невозможно! Ведь они в постели. Они даже стоять не могут.
— Их надо привести сюда, даже если это будет последнее, что с ними будет, — сказала Анна-Мария несколько необдуманно. — Ребята! Очистите эту сторону! Нам надо будет внести сюда кровать! Пошли, Коль!
Они взяли с собой мать детей и Клампена и поспешили к дому кузнеца.
Анна-Мария остановилась в дверях комнаты, где лежали дети. Она инстинктивно потянулась к руке Коля и вцепилась в нее. В большой, прикрепленной к стене кровати, лежали четверо маленьких ребятишек, больше всего похожих на тени замерзших тростинок. Их лица были белы, как алебастр, и казалось, что на них не было ничего: только огромные беспомощные глаза. Волосы прилипли от пота ко лбам, на рваном постельном белье были следы крови. Во всей комнате был запах смертельной болезни.
Они обессиленно смотрели на красивую даму в дверях.
— У меня есть постельное белье получше, — нервно сказала их мать. — И наша собственная кровать меньше, ее можно перенести.
— Замечательно, — кивнула Анна-Мария. Губы ее побледнели. — Поскорей смени белье! Ребята, вы берете кровать! Густав, одень детей получше, каждый из вас возьмет по ребенку и понесет, после того, как в зале установят кровать. Сама я сегодня, к сожалению, никого не могу нести.
— Да, я слышал о несчастье, которое приключилось вчера с вами, — сказал Густав. — Но, неужели, мы и правда вынесем их?
— Там весь Иттерхеден, — сказал Коль без всякого выражения. — Почему же вы должны сидеть дома?
Немного позже кровать в школьном зале была установлена, и четырех легких, как перышки, детей впервые за долгие месяцы, даже годы вынесли из дома.
— Говоришь, там много народа? — спросил Коля Густав.
— Все. Кроме Нильссона. И нельзя сказать, что его кому-то недостает.
— Да нет, он просто боится показаться сразу всем, кому так докучал. Боится, что камнями забросают!
Густав едко засмеялся над собственными словами.
Когда они вошли в зал с детьми на руках, все стихло. И все расступились перед Колем и другими мужчинами, чтобы маленькие, обреченные на смерть, существа смогли увидеть рождественские ясли. Анна-Мария заметила робкие улыбки на губах детей и разрыдалась. Она ничего не могла с собой поделать и заторопилась за занавес, где ее ученики удивленно смотрели на нее.
Наконец, все четверо детей были уложены в постель, вокруг них разложили подушки, чтобы они могли видеть сцену. Кузнец запасся большим количеством тряпок — в качестве носовых платков — на случай, если они будут кашлять кровью, — сказал он.
«Как мне могло прийти в голову, что жалкие лекарства из волшебных трав Людей Льда могут спасти этих детей? — в отчаянии подумала Анна-Мария. — Они уже добыча смерти. Особенно двое младших. От них просто ничего не осталось!»
Внезапно к занавесу подошли Сикстен и Сюне, а с ними еще двое парней. Они хотели поговорить с ней. Она высморкалась, вытерла глаза и вышла к ним.
— Мы можем спеть небольшую песенку, — сказал Сикстен, стараясь казаться безразличным. — Если это подойдет?
— Превосходно! — горячо заверила его Анна-Мария. — Сразу после спектакля, когда я объявлю ваше выступление, чтобы вы знали, что вам начинать. А можете две? Я имею в виду — песни.
Они могли.
— А Бертиль очень здорово читает стихи, — сказал Сикстен. — Он может прочесть одно, если барышня захочет.
— Конечно, большое спасибо, — сказала она Бертилю.
Сикстен продолжал:
— А Фредрик может спеть что-то религиозное. И подыграть себе на пиле.
— Здорово! — она сосчитала на пальцах. — Будет лучше, если мы начнем с религиозного, после рождественской пьесы, Фредрик. Потом стихи. Еще школьники споют песню… А в конце вы двое, Сикстен и Сюне, ведь ваш репертуар, наверное, полегче? Ох, вы просто спасли наш вечер, понимаете, у нас была слишком короткая программа.
— Да, мастер говорил, — признался Сикстен. — И еще, фрекен. Мы только хотели сказать, что просим прощения за то, что было там, у скал…
Сюне кивнул, подтверждая.
Анна-Мария улыбнулась.
