– Знаешь, что пришлось бы кстати? – прошептала Зузана, когда звяканье ложек о миски почти затихло. – Шоколад. Какой альянс без шоколада?
Кэроу подумала, что у Незаконнорожденных, которых всю жизнь держали на положении рабов, едва ли вообще есть понятие десерта.
– Шоколада нет, – сказал Мик. – Тогда как насчет музыки?
Кэроу улыбнулась:
– Какая хорошая мысль.
Мик вытащил скрипку и принялся настраивать. С того момента, как они вошли в зал, Кэроу незаметно высматривала Акиву. Его не было, и она не знала, что думать. Не было и Лираз; только несколько сот незнакомых ангелов с угрюмыми сосредоточенными лицами. Ничего странного: им всем предстояло принять участие в апокалипсисе – а все равно неприятно. Кэроу хотелось оказаться совсем маленькой, незаметной, как во время прибытия в пещеру: ведь союз пока сшит на живую нитку и солдаты свернут друг другу шею так же охотно, как сейчас сообща преломляют хлеб.
Мик заиграл, и серафимы закрутили головами, поворачиваясь в их сторону. Кэроу скользила взглядом по этим прекрасным яростным лицам, стараясь увидеть душу каждого. Постепенно музыка начала действовать: с лиц не сошло угрюмое выражение, но в атмосфере зала что-то смягчилось. Напряжение почти ощутимо покидало плечи нескольких сотен воинов.
На рассвете они отправятся на Землю. Что там происходит? Как Иаил отрекомендовал себя и свое войско, как их восприняли люди? Готовы ли предоставить оружие? А может, даже помочь? Или люди сейчас в сомнениях? Вероятно, относятся по-разному, и победит тот, кто кричит громче. А кто всегда кричит громче всех? Ханжи.
И трусы.
– Кэроу, – шепнула Зузана, – переведи.
Кэроу развернулась к подруге, которая с помощью Вирко учила слова химерического языка, – как делала еще в касбе во время совместных перекусов.
– Что он говорит? Я не понимаю.
Вирко повторил, и Кэроу перевела:
– Магия.
Зузана нахмурилась:
– О! А спроси его, откуда он знает?
Кэроу послушно повторила.
Вирко ответил:
– Мы все ее ощутили. Скажи ей. В один и тот же момент.
Кэроу моргнула.
– Вы все ощутили магию? Одновременно?
Он посмотрел ей в глаза.
– Конец. Жутко. И просто.
По позвоночнику Кэроу пробежала дрожь. Она точно знала, о чем он говорит, и все-таки переспросила:
– Конец. Что ты имеешь в виду?
– Что он говорит?
Зузана тоже хотела знать, но Кэроу, забыв об осторожности, не отводила взгляда от Вирко. Сказанное многое меняло.
Вирко обвел их разбившийся на маленькие и большие группы отряд: кто-то закрыл глаза, кто-то смотрел в огонь, и все слушали музыку. Он сказал:
– Сначала я подумал, что, должно быть, утратил разум. Я забыл про меч. Просто застыл с раскрытым ртом, чувствуя, как сердце вылезает из груди. Думал, что ангелам повезло, и вот он, пришел конец.
Он дал ей обдумать сказанное. На Кэроу поочередно накатывали волны жара и озноба.
– Но у всех остальных – то же самое. Это не мои чувства, уже хорошо. Что-то случилось с нами. Что-то закончилось.
Он помолчал.
– Не знаю, что. Но именно поэтому мы все еще живы.
Кэроу ошеломленно застыла. Как же она не поняла сразу? Такое отчаяние не переполняло ее никогда раньше, – даже когда она стояла, по лодыжки погрузившись в пепел Лораменди. И оно, это отчаяние, нахлынуло и ушло, будто нечто преходящее. Звуковая волна, луч света. Или… вспышка магии.
Вспышка магии, отодвинувшая их всех от края – ровно в тот миг, когда катастрофа уже готова была разразиться. И когда Белый Волк поднялся на ноги и заговорил, он произносил свои слова в наступившей после прохождения этой волны тишине. И это помогло им всем не сорваться, привести души в порядок. Тьяго не мог этого сделать, не мог предотвратить взаимное истребление.
Мог Акива.
Осознание пронзило Кэроу, как волна жара, и вместе с этой волной пришла полная уверенность.
И когда Акива в конце концов все-таки появился в пещере, Кэроу почувствовала его, даже не поднимая глаз. Просто сбилось с удара сердце. А когда она все же покосилась в ту сторону, то увидела, что он не обращает на нее внимания.
Вокруг зашевелились и загомонили. И тут раздался голос:
– Это он. Это он спас нас всех.
Еще кто-то понял то же самое, что и она?
Кэроу поискала глазами того, кто сказал, и удивилась: юный дашнаг, который, разумеется, уже не был теперь юным. Его звали Раф, и он ничего не мог знать о том импульсе отчаяния: в тот момент его душа еще пребывала в кадильнице. Тогда о чем он говорит? Кэроу прислушалась.
– Мы бежали на юг, – рассказывал он Балиэросу и другим, вместе с которыми его воскресили. – Ангелы гнались за нами и подожгли лес. Целое поселение капринов, и две девчонки из племени дама вместе со мной удрали от работорговцев. Мы укрылись в овраге, спрятались, а они нас обнаружили. Два ублю…
Он остановился и поправился:
– …два Незаконнорожденных. Они стояли прямо перед нами. Мы слышали, как визжат бараны, когда их резали, но эти двое просто посмотрели на нас… и сделали вид, будто не заметили.
– Может, и не заметили, – предположил Балиэрос.
На удивление, Раф твердо ответил:
– Заметили. Точно. Вон стоит один из них.
Он кивнул подбородком, указывая на Акиву.
– Глаза рыжие, как у дашнага. Я не обознался.
Сложился еще один элемент мозаики. Конечно, Акива спас тогда не только Зири, но и рабов, земледельцев – всех, кого Волк бросил умирать, решив, что уничтожить врага важнее, чем помочь соплеменникам.
– Истребитель Тварей, спасающий тварей? – задумчиво пробормотал Балиэрос, бросив долгий изучающий взгляд через пещеру, и улыбнулся. – А как странно движется время, когда близок конец.
Как странно движется время. Строчка из песни. Ее знают все солдаты. Не сказать, что несущая надежду, но вполне подходящая, если учесть ту вспышку магии. Когда близок конец. Конец.
Кэроу не смогла удержаться и вновь покосилась на Акиву. Он по-прежнему смотрел в другую сторону, и уже одного этого было довольно, чтобы понять: он не посмотрит на нее уже никогда.
Они в пещерах Кирин. Сейчас канун битвы. Они объединили армии, что уже можно считать немыслимой победой. Но то, о чем они мечтали, не случилось. Они не стоят бок о бок. Они даже не смотрят друг на друга.
Сердце Кэроу стучало неровно, то ускоряясь, то замирая. Будто пойманная в ловушку птица. Акива стоял в окружении соратников, а она здесь, со своими. И, казалось, все, что их связывает – общий враг и нежные, чистые нити скрипичной мелодии.
Мик сидел на камне, прижав скрипку подбородком. Здесь его песня звучала совсем иначе, нежели в касбе. Здесь она рвалась ввысь. Здесь ей отвечало эхо.
