Хемиши уже вплотную приблизились к стоянке.
Сейчас здесь разыграется грандиозная трагедия, действо, которому позавидовали бы
великие драматурги. В первую очередь я спрятала в валунах баул с экипировкой,
потом отвязала рипов, животные не виноваты, и в заключении полоснула ножом (здесь
же и позаимствовала) каждого из пятерых по вене. Они попытались проснуться, но я
опять скомандовала: «Спать»,– и продолжила дело. Я смочила в крови несколько лент и бросила в темноту. Послышался возбужденный клекот и к привалу стали выбегать хемиши.
– Приятного аппетита!– ухмыльнулась я им и, подобрав веревку от ошейника,
ринулась к дереву. Хорошо, что я росла среди мальчишек, по деревьям лазаю так же, как Лелька падает в обмороки, легко и стремительно.
Они проснулись, нельзя спать, когда тебя пожирают заживо. Вот только сделать
ничего не смогли, оружие я у них позабирала, а «птичек» оказалось гораздо больше, чем можно было справиться врукопашную.
– Ну что, уроды, это вам не детей насиловать!– крикнула я им, впрочем, не думаю, чтоб они меня расслышали сквозь свои вопли.
Давайте, твари, давайте авось нажретесь да отравитесь! За девчушку, за всех людей-рабов, что вы сюда перетаскали, здохните, гниды, здохните!
Кровь… боль… смерть… еда!
Так… стоп… тпр-р-ру! Только не ты! Назад… заткнись… исчезни!
Я зажмурила глаза и заткнула уши. Надо успокоиться убрать злость, тогда «шепот» исчезнет.
– Спи зараза, без тебя управилась!
Я прислонилась спиной к стволу дерева и несколько раз глубоко вздохнула. Кажется,
жар стал отступать. Я опустила руки и открыла глаза. Криков почти уже не было слышно, только деловитый клекот и топот.
Огонь в костре потух и видно, что происходит внизу, было плохо, но меня это не огорчало. Скоро рассвет, первые багровые ниточки уже окрасили облака, все и
увижу. А пока нужно готовиться ко второму акту спектакля «Выжила только я одна».
Я потерла сильно глаза, так как заплакать не получилось, порвала в нескольких
местах платье, и даже поцарапала себе руки и ноги. Искусство требует жертв, а
искусство выживания – жертвоприношений, теперь я это поняла. Осталось в будущем научиться приносить в жертву не себя.
Кадм готов был придушить всех и каждого собственными руками. Все летело к рипам
в зад. Такого катастрофического невезения у него не было никогда. На кону теперь
не просто его торговые дела, а жизнь. Он пообещал Ктелху молоденькую блондиночку-человека, которую так великолепно расписал Рог. И что? Этот недоумок, эта хемишевая задница, перед встречей умудряется погибнуть, где девчонка – неизвестно.
А Ктелх-то ждет, арр' рашу на все причины плевать, ему обещали. И вот Кадм,
теряя бешеное количество серебра на телепортах, бросается от рашвера к рашверу,
стремясь найти рабыню, подходящую под описание. И вот когда ему сообщают, что
нечто похожее есть в рашвере Фебриса, он узнает что в его собственном лагере
рабов мор. Он мчится спасать свой капитал, послав пятерых, как он думал надежных,
подручных за рабыней. И что Кадм видит, приехав на место встречи, эти риповые
мозги были настолько тупы, что позволили хемишем напасть на лагерь, разбросать
товар и в завершении еще и сожрать себя. А его последняя надежда на спасение, сидит на дереве и наотрез отказывается спускаться.
– Да спустите же ее! – завизжал Кадм тонким бабьим голосом.– Два десятка здоровых мужиков не могут достать с дерева человеческую девчонку.
– Из пращи можно попробовать.
– Себе в яйца выстрели, чтоб не плодить идиотов!– взвился Кадм пуще прежнего.-
Имейте виду, если с ней что-то случиться, то богетов хрен вы у меня получите, а не серебро!
– Так она ж похоже уже рехнулась.
– Заткнись и полезай на дерево.
Девчонку удалось снять не раньше чем через полчаса. Она дрожала как в лихорадке и шептала пересохшими губами: «Не ешьте меня… не ешьте меня…».
Однако Кадм осмотром остался доволен: внешних увечий нет, зубы и кожа здоровый,
фигура и лицо красивые, волосы впечатление подпортили, но если украсить цветами
и тканью голову будет незаметно, но особую ставку надо делать на глаза, «глаза
серафима», такие в Бездне редкость, а то, что разума лишилась… так арр'раш же
с ней не переговоры вести будет. В общем, работорговец остался доволен и велел девчонку и остатки товара грузить в повозки.
– Кадм, смотри-ка, Лоус-то жив!– окликнул его один из наемников.
– Жив?! Как так!
– А во как,– тело бросили перед Кадмом, и оно… застонало.– Погрызли его порядочно, но он демон на половину выкарабкается.
И надо ж было его бросить перед рабыней, та сначала вытаращила глазюки,
взвизгнула, а потом ее стало рвать. Вереща в промежутках между приступами, она
отползла к валунам и забилась в них. Каждый раз, когда к ней кто-то подходил, она начинала орать еще истошней и биться головой о камни.
– Отстаньте от нее, отойдите все! Дальше, дальше! Успокоится, тогда заберете,-
приказал Кадм. – Грузите Лоуса в повозку к девке, только прикройте, чтоб она эту
тушу разделанную не видела, а то начнется еще один припадок, еще покалечит себя. Он у меня все отдаст, все оплатит!
Но мечтаниям Кадма не суждено было сбыться к вечеру того же дня Лоус вывалился
из повозки и охрана, которая почему-то вдруг сорвавшись поскакала впереди обозов, слишком поздно это заметила, и когда вернулась за ним, хемиши (их так и не удалось всех перебить) уже грызли труп.
Охрана рассказала, что у Лоуса были спущены штаны: «Хотел помочиться да и
вывалился, болван»,– решили все единогласно и даже не стали забирать у хемишей их поживу.
Рабыня тоже ничего не сказала, кроме: «Зашевелился и выпал»,– но чего со слабоумной возьмешь.
И все вернулись к своим делам. Но командира наемников все же мучили вопросы:
почему его солдаты вдруг все одновременно решили посмотреть на пустую дорогу перед обозами, и как Лоус обгрызенными пальцами смог расстегнуть штаны. Но разобраться в этом ему не хватило времени.
«Битв и побед»– приветственное восклицание свойственное профессиональным военным.
«Синявка» – наркотический порошок.
«Из путевых заметок Иллии»
Рип – грузное, неповоротливое животное, однако отличающееся удивительной силой,
выносливостью и живучестью, что делает их более пригодными для путешествия, чем быстрых, но уязвимых богетов.
