Хилл не мог пошевелиться, не мог вздохнуть. Ему казалось, что воздух превратился в воду и душит его, а внутри поселилась стая голодных грызунов и выедает его живьем. Сейчас он бы согласился и на Хиссову бездну, лишь бы вернуться на полчаса назад и никогда не говорить всех этих гнусностей. Боль в её глазах, тонкие руки, обхватившие плечи словно в попытке согреться, тщательно скрываемая дрожь в голосе — и горькое отчаяние, плещущееся вокруг, так высоко, что невозможно жить. Океан отчаяния давил его, пригибал к земле, ломал и крошил кости, стискивал то, что осталось от сердца, рвал в кровавые клочья душу. Хилл чувствовал себя самой мерзкой пакостью, хуже крысы в канализации. Предателем. Из страха и глупого предубеждения он предал самое дорогое, самое прекрасное, что только могло быть в его жизни. И теперь он точно недостоин — даже дышать.
Одинокая прозрачная слезинка, скатившаяся по закаменевшему лицу, сломала его мертвую неподвижность. Он смог, наконец, вздохнуть — со всхлипом почти утонувшего, но в самый последний момент вынырнувшего на поверхность. Хилл бросился к ней, привлек к себе, судорожно обнимая напряженное тонкое тело, зарываясь лицом в черные пряди. Шу дрожала, холодная и хрупкая, словно в ней не осталось ни капельки тепла, ни капельки жизни.
Не осмеливаясь нарушить молчание, звенящее между ними натянутой струной, Хилл гладил её плечи, согревал остатками собственного тепла. Страх, пронизывающий насквозь страх владел им. Страх вот сейчас, вот сию секунду потерять её окончательно. Потерять даже возможность надежды… остаться одному с половинкой души, с острым обломком в груди вместо сердца. Почему, зачем он вообще задумался о будущем? Разве мало настоящего? Разве можно рисковать хоть одним драгоценным мгновением? Их и так слишком мало… и слишком много тех, кто постарается отнять их, растоптать и испачкать.
Возлюбленная в его руках вздохнула и пошевелилась, прошептав тихонько:
— Хилл?
Снова волна страха накрыла его, вышибая дыхание.
— Ты ведь не прогонишь меня, Шу? — шептал он, зажмурившись и не выпуская её из объятий. — Прости, любовь моя. Прости, я правда трусливая тварь. Я так боюсь потерять тебя. Боюсь разочаровать.
С усилием разжав его сведенные судорогой руки, Шу обняла Хилла за шею, почти повиснув и прижавшись ещё теснее. Хилл подхватил её на руки, как маленького ребенка, и опустился на пол, усаживая девушку к себе на колени. Сглотнув горький комок слез, он укачивал и баюкал её, стараясь как можно дольше продлить миг тишины и надежды.
— Не прогоняй меня, пожалуйста, — Хилл выдохнул прямо в её приоткрывшиеся губы, едва ему показалось, что она сейчас заговорит. И она улыбнулась в ответ.
— Конечно, я не тот благородный рыцарь, о котором ты мечтала, а всего лишь безмозглый сумасшедший тролль. Но я научусь, Шу, обязательно научусь…
— Прости, Хилл, — она с тревогой смотрела ему в глаза. — Я… я не хочу снова… потерять тебя. Мне страшно… прости.
Шу замолчала и уткнулась ему в плечо, пряча глаза.
— Мне так стыдно… я привыкла решать за всех. Я даже не подумала, что ты… что так нельзя…
— Ты все правильно сделала, Шу, это я, — Хилл запнулся. — Мне кажется, я схожу с ума. Я не понимаю, что несу. Как будто кто-то говорит вместо меня… чушь, конечно.
— О, Хилл… — принцесса прижалась к нему ещё крепче. — Какая же я глупая! Надо было сразу сообразить.
— Ты о чем?
— О магии Разума, — Шу взглянула на него виновато. — Это все резонанс. Это же не твоя родная стихия, ты не привык к такому потоку чужих мыслей и эмоций. Хилл, тебе действительно показалось, что кто-то вместо тебя…?
— Да. Я понимал, что несу полный бред, но не мог остановиться. Словно я тонул… — он невольно передернул плечами, вспомнив ощущение.
— Для тебя на самом деле все слишком быстро, да?
— Ну не то чтобы слишком… Шу, я люблю тебя, и хочу быть с тобой, всегда. Но все эти дворцовые сложности, политика… я не ожидал, что ты вообще согласишься терпеть меня рядом… — он замялся, встретив серьезный и внимательный взгляд. — Да, слишком быстро.
— Знаешь, как в древности называлась магия Разума?
— Как?
— Магия Правды. Она заставляет посмотреть в глаза самому себе. Честно признаться во всем — в любви и ненависти, жалости и корысти… а особенно в страхе. И она цепляет за любую ложь внутри самого мага и выворачивает душу наизнанку. До тех пор, пока не примешь себя таким, какой есть, без увиливаний и недомолвок.
— И у тебя это получилось?
— Если бы, — она пожала плечами. — Одно дело понимать, а совсем другое — делать правильно. Я боюсь, злюсь, несу чушь… меня слишком легко задеть. Тебе трудно будет со мной. Прости, — Шу смущенно опустила глаза.
— Похоже, нам придется учиться вместе, — мутные и бурлящие разноцветные потоки успокаивались и отдалялись, оттесненные розово-золотым сиянием, окутавшим их. Наваждения и страхи отступали, напоследок скалясь и корча противные морды.
— Вместе. Мне нравится, как ты говоришь: вместе. Хилл, мы сможем, я знаю… вместе. Доверять, не лгать…
— Жизнь без лжи… звучит красиво. Но страшновато.
— А представляешь, каково Рональду? Темные маги Разума сходят с ума намного чаще всех остальных, вместе взятых.
— Слава богам, что ты не Темная, а только прикидываешься.
— Я не прикидываюсь. Во мне половина Темной, половина Светлой. Так что я по определению ненормальная.
— Мне повезло, что ты такая. Вряд ли нормальная принцесса польстилась бы на такого, как я. И только сумасшедшая могла выйти за меня замуж, — Хилл неуверенно улыбнулся. — Или мне и это показалось?
— Не показалось. Ты не жалеешь?
— Ещё чего. Мне кто-то обещал принцессу в личное пользование… — он приник к её губам в долгом собственническом поцелуе. — Ты моя. Моя принцесса.
* * *
Восторгу его не было предела, когда первые из его созданий коснулись незащищенных разумов и запустили ядовитые клыки в обнаженные души. Он ликовал, видя, как они корчатся и кричат от боли, отравленные и ничего не понимающие, его волей терзающие и убивающие друг друга.
И не было предела его разочарованию и гневу, когда два щенка, недостойные даже называться магами, отбросили и сожгли лиловые щупальца, уже почти добравшиеся до их сердец.
Рональд тряс обожженными руками и кричал на пределе сил останавливающие заклинания, чтобы загнать обратно вознамерившееся пообедать божество. Зажженные им самим огни не желали гаснуть, тянулись к его собственной плоти, требовали немедленной жертвы. Лишь кровь Темного мага, хлестнувшая из разодранного зубами запястья, насытила и погасила четыре багровых костра на алтаре.
