— Сейчас вы еще слишком малы, принцесса, чтобы противостоять злу, — говорит мужчина. — Но ваше время близко. Преступления бесчеловечной самозванки Шэси вопиют к Девяти Небесам и Ста Тридцати Преисподним. Ее настигнет кара, земля будет гореть под ее ногами, камни станут кричать проклятия ей вслед, а море наполнится кровью... Ужасно, конечно, но ничего не поделаешь. Если бы вы были чуть постарше, принцесса, и могли держать в руках меч, но... Однако не допускайте уныния! Ждите следующего дня, верьте в свои силы, уповайте на благой рассвет! Я со своей стороны обещаю вам помощь и поддержку. Мое имя Ань, Небесный Чиновник Второго Облачного Ранга. Я не покину вас в земной судьбе. Только не забывайте о том, кто вы, принцесса!
Чиновник Ань и Мэй выходят из удивительного леса. Бамбук печально колышется, цветы склоняются долу, словно прощаясь с маленькой принцессой.
— Мне пора, — говорит Небесный Чиновник. — Помните этот сон, принцесса. Да пребудет с вами милость Девяти Небес!
Принцесса остается одна. Теперь она стоит посреди бескрайней степи с выжженной черной травой. Багровое солнце смотрит на степь, как злой глаз демона, низко стелются стремительные тучи, наполненные сизой мглой, ветер воет, как тысяча плакальщиц... И вот Мэй видит, как по степи мчатся навстречу друг другу два войска с развевающимися стягами, с копьями, сверкающими как молнии в ночи... А над ними кружат огромный золотой дракон и черная птица лумань, жительница адских подземелий, вестница бед и напастей. Мэй замирает в ужасе, но снова слышит голос:
— Время еще не пришло.
И тут в грудь ее ударяет копье с блестящим как серебро наконечником...
Мэй вскочила. Сон еще держал ее в своем тягостном плену, но она уже видела, что сидит на постели красавицы Гуан. Сквозь полог просачивался непривычно бледный свет позднего зимнего утра. В комнате стояла глубокая тишина. Мэй спустилась с кровати и торопливо оделась. Она была одна, ее новая подруга, вчера говорившая странные вещи о красоте и мужчинах, куда-то исчезла, однако дверь комнаты оказалась незаперта, и Мэй, помедлив немного на пороге, вышла осмотреться.
Пройдя длинной галереей, Мэй очутилась во вчерашней роскошной зале. Сейчас, при свете пасмурного зимнего дня, зала уже не представлялась столь волшебной и яркой, она напоминала лицо немолодой красавицы, с которого осыпались пудра и румяна. От смеси курительных ароматов перехватывало дыхание, хотелось свежего воздуха.
— О, новая прелестница! — внезапно окликнул Мэй веселый голосок. — Что это ты здесь гуляешь?
Мэй увидела, как из-за ширмы к ней вышла хорошенькая, но довольно коренастая девушка лет пятнадцати в простой одежде. В одной руке девушка держала метелку из птичьих перьев, а в другой сломанный веер.
— Я тебя знаю, — сказала девушка. — Про тебя прошлой ночью столько разговоров было, даже удивительно. Ты и впрямь не можешь говорить?
Мэй кивнула.
— Ух ты! А я служанка, певички Личжи, меня зовут Чунь. Если хочешь, я и тебе могу прислуживать, особенно когда ты станешь принимать гостей. К моей хозяйке в последнее время ходит мало гостей, потому что она потолстела и голос стал хрипловат, не так сладко поет, как раньше. Заработка нет, так Личжи на мне повадилась злобу вымещать, как будто я виновата в том, что мужчинам разонравились ее пухлые бедра! Да и в прежние времена к ней захаживали чиновники, сюцаи, торговцы, а теперь все больше моряки с бедных судов. А моряки все пьяницы и грубияны. Видишь веер? Хозяйка отдала за него тысячу сто пятьдесят фыней, берегла пуще всякой драгоценности, а вчера принимала двух моряков с «Поющего Дракона», они ей веер сломали, тупые мужланы. Будто не знают, что без веера женщина уже и не женщина вовсе! Да еще мне все плечи и коленки исщипали — так были пьяны, ни на что другое не годились... — Чунь тараторила без умолку, взмахами метелки разгоняя пыль. — Ты уж наверняка познала любовную игру, да, Мэй? Ты ведь из деревни, как сказала Хозяйка Люй, а в деревнях, я слыхала, девушки рано начинают забавляться с красным угрем и парой несладких персиков. Ах, жалко, что ты ничего не можешь рассказать, я люблю послушать рассказы о греховных приключениях!
Мэй недоуменно смотрела на болтушку. Чунь начала рассказывать о каком-то дружке своей хозяйки, который любил, чтобы его ублажали сразу две женщины, потом о старом ростовщике, приходящем только для того, чтобы посмотреть, как Личжи танцует танец Девы, Купающейся в Горном Ручье... Мэй проголодалась, но не могла ни сказать об этом, ни попросить еды... Ей уже казалось, что Чунь целый день будет трещать над ухом, как надоедливая цикада, но, видно, судьба сжалилась над нашей принцессой.
— Чунь! — Резкий женский окрик заставил болтливую служанку вмиг умолкнуть. — Где ты шляешься, негодная?
В залу вошла женщина, которая, как догадалась Мэй, и была певичкой Личжи. Лицо у нее не блистало особой красотой, волосы лежали в беспорядке, старый шелковый халат был едва запахнут на полной груди.
— Я тебя поколочу! — пригрозила Личжи служанке. — Послала тебя за веером, а ты будто в преисподнюю провалилась, негодяйка! Кто за тебя будет воду для мытья греть? Да еще сегодня на тебе стирка!..
— Простите, госпожа Личжи! — потупилась Чунь.
— Дождешься колотушек! — пригрозила Личжи, впрочем беззлобно. Тут взгляд ее упал на Мэй. — А, новенькая! Поздновато встаешь, совсем как мы. Ступай лучше на кухню, тебя Чунь проводит. И поменьше слушай ее болтовню, а то разума лишишься.
Мэй с благодарностью глянула на толстушку Личжи. Как она догадалась, что Мэй голодна? Видно, взрослые женщины и впрямь обладают каким-то даром и с одного взгляда догадываются, что человеку нужно.
Личжи забрала у служанки сломанный веер (разразившись при этом обильными вздохами сожаления) и отправила Чунь с Мэй на кухню.
Под кухню в квартале Диких Орхидей отводился целиком двухъярусный домик, выкрашенный в золотой и персиковый цвета. К нему можно было пройти через небольшой садик, засыпанный снегом. В садике красовались каменные фонари, горки и летний чайный павильон, изящный, как стан красавицы. Зимний воздух полнился будоражащими ароматами готовящейся пищи.
— Нынче канун Нового года, — тараторила Чунь, пока они с Мэй пересекали садик. — Хозяйка Люй и другие дамы, верно, заняты приготовлениями. Сколько будет лакомств, сколько угощений! Ах, как я люблю тушеную утку с пряностями и пирожки на пару! А слышишь грохот? Это в городе уже принялись пускать фейерверки! У нас, в Западном Хэ, всегда весело провожают и встречают Новый год. Сейчас в храме Бога Домашнего Очага наверняка служат молебны и приносят жертвы. При храме такие молоденькие служки — один краше другого, залюбуешься! А что ты любишь из еды? Ой, я и забыла, что II немая!.. А в новогоднюю ночь мы станем с балконов любоваться потешными огнями и священным танцем Льва и Дракона. А ты умеешь танцевать? и, вот мы и пришли! Мэй вслед за Чунь вошла в просторную нижнюю комнату кухонного дома. Здесь и впрямь кипела работа, в воздухе пахло жареным мясом и рыбой, пряностями, разварным рисом, священной лапшой из белой праздничной муки... С дюжину женщин в простых одеждах за разделочными столами месили тесто, ощипывали кур и уток, варили соусы, смешивали приправы, лепили пирожки, пельмени-готе, пампушки-маньтоу... У Мэй даже голова закружилась — такого пиршественного изобилия она никогда не видела (ведь для участия в дворцовых пирах она была еще слишком мала, а позднее, в деревне, и слыхом не слыхивали о богатых яствах). Мэй увидела Хозяйку Люй и красавицу Гуан — они что-то с жаром обсуждали, стоя за столом, заваленным тушками неощипанной птицы, связками чеснока, лука и сельдерея... Не ходи туда, — предостерегла Чунь. — Хозяйка Люй еще разозлится, что мы пришли на кухню. Поднимемся лучше наверх, там можно что-нибудь стянуть и перекусить... Но Мэй уже не слушала болтушку. Она подошла красавице Гуан и церемонно поклонилась ей и Хозяйке Люй.
