Под кухню в квартале Диких Орхидей отводился целиком двухъярусный домик, выкрашенный в золотой и персиковый цвета. К нему можно было пройти через небольшой садик, засыпанный снегом. В садике красовались каменные фонари, горки и летний чайный павильон, изящный, как стан красавицы. Зимний воздух полнился будоражащими ароматами готовящейся пищи.
— Нынче канун Нового года, — тараторила Чунь, пока они с Мэй пересекали садик. — Хозяйка Люй и другие дамы, верно, заняты приготовлениями. Сколько будет лакомств, сколько угощений! Ах, как я люблю тушеную утку с пряностями и пирожки на пару! А слышишь грохот? Это в городе уже принялись пускать фейерверки! У нас, в Западном Хэ, всегда весело провожают и встречают Новый год. Сейчас в храме Бога Домашнего Очага наверняка служат молебны и приносят жертвы. При храме такие молоденькие служки — один краше другого, залюбуешься! А что ты любишь из еды? Ой, я и забыла, что II немая!.. А в новогоднюю ночь мы станем с балконов любоваться потешными огнями и священным танцем Льва и Дракона. А ты умеешь танцевать? и, вот мы и пришли! Мэй вслед за Чунь вошла в просторную нижнюю комнату кухонного дома. Здесь и впрямь кипела работа, в воздухе пахло жареным мясом и рыбой, пряностями, разварным рисом, священной лапшой из белой праздничной муки... С дюжину женщин в простых одеждах за разделочными столами месили тесто, ощипывали кур и уток, варили соусы, смешивали приправы, лепили пирожки, пельмени-готе, пампушки-маньтоу... У Мэй даже голова закружилась — такого пиршественного изобилия она никогда не видела (ведь для участия в дворцовых пирах она была еще слишком мала, а позднее, в деревне, и слыхом не слыхивали о богатых яствах). Мэй увидела Хозяйку Люй и красавицу Гуан — они что-то с жаром обсуждали, стоя за столом, заваленным тушками неощипанной птицы, связками чеснока, лука и сельдерея... Не ходи туда, — предостерегла Чунь. — Хозяйка Люй еще разозлится, что мы пришли на кухню. Поднимемся лучше наверх, там можно что-нибудь стянуть и перекусить... Но Мэй уже не слушала болтушку. Она подошла красавице Гуан и церемонно поклонилась ей и Хозяйке Люй.
— Ах, вот и ты! — воскликнула Гуан. — Умница что пришла. Госпожа Люй, позвольте, я накормлю свою подопечную, иначе она завянет, как лепесток лотоса на жаре!
— Ты считаешь ее слишком слабой, Гуан, — заметила Хозяйка Люй. — Эта девочка сильнее, чем тебе кажется. Но, впрочем, одно ты заметила верно. Она действительно похожа на лепесток лотоса. Пусть это отныне станет ее прозвищем в нашем квартале Услад.
...Суетный день кануна Нового года торопился к закату. Мэй почти все время провела с Гуан на кухне и помогала ей украшать блюда затейливыми фигурками из бумаги, пресного теста и ткани. Красавица Гуан была немногословна, а взгляд ее, полный задумчивости, часто останавливался на Мэй. Гуан вспоминала о том, что видела ночью, и размышляла, какую судьбу уготовало для Мэй праведное Небо.
В час Чи (час Цикады) все приготовления к празднованию Нового года были закончены. К этому времени Гуан нарядила Мэй в очаровательное, расшитое благовещими снежинками платье, уложила ей волосы в замысловатую прическу и украсила их матерчатыми цветами и серебряными шпильками с изумрудами. Сама Гуан выглядела как сказочная фея: на ней переливался всеми цветами радуги торжественный новогодний наряд, состоявший из трех складчатых юбок, выглядывавших одна из-под другой, тонкой белой сорочки и верхней кофты с длинными, до пола рукавами, отороченными мехом. На голове Гуан покачивалось затейливое украшение из узорного золота и хрусталя.
— С минуты на минуту к нам пожалуют гости, — сказала Гуан девочке. — Ты ничему не удивляйся, никого не бойся и держись неподалеку от меня, хорошо?
Мэй кивнула. Гуан взяла ее за руку и пошла в большой зал, где столы ломились от праздничных яств, из курильниц доносился аромат бесценных благовоний, все сияло и услаждало взор.
В зале собрались все жительницы улицы Диких Орхидей — от самой Хозяйки Люй до последней служанки. Они стояли в южной части залы, где к празднику был воздвигнут домашний алтарь богу Очага. Перед алтарем лысый тщедушный старичок в алых одеждах возносил моления о благополучии грядущего года. Мэй вопросительно глянула на Гуан.
— Это монах из храма богини Моря, — пояснила Гуан. — Он всегда молится за нас в канун Нового года и не считает это грехом. Другие священники и другие храмы шлют нам лишь проклятия — мы, по их мнению, все равно что демоны из преисподней...
Моление было закончено. Монах удалился, нагруженный коробками с подарками для обители, а Хозяйка Люй, хлопнув в ладоши, пригласила всех, как она сказала, «сестер» к столу. Служанки принялись носить кувшины с вином, тарелки, палочки для еды... Зала наполнилась шумом и гомоном, звоном кубков, смехом, болтовней...
— Э-ге-гей, красавицы! С наступающим Новым годом вас! — зазвучали вдруг за распахнутыми дверями залы громкие голоса.
Мэй, сидевшая рядом с Гуан, увидела, как в пиршественную залу входит множество мужчин самого разного возраста, внешности и наряда. Певички приветствовали каждого: почтительно и одновременно насмешливо; отпускали лукавые шуточки, бросали Многозначительные взгляды... Гостям подносили чарки с вином, угощали, принимали свертки с подарками...
У столика, за которым сидели Гуан и Мэй, остановился красавец в богатой, даже роскошной одежде сплошь затканной золотом. У его пояса висел меч в инкрустированных нефритом ножнах. В руках красавец держал небольшую продолговатую шкатулку из лакового дерева. Мэй заметила, что ее наставница Гуан переменилась в лице, едва мужчина приблизился к ним. Гуан сдавленно вздохнула и поднялась из-за столика, почтительно склонилась:
— Приветствую вас, господин Вэй Цясэн! Желаю вам долгих дней и благовещего Нового года! Прошу вас не побрезговать нашим скромным угощением, принять чарку вина!
Мэй перевела взгляд с Гуан на господина Вэя. Тот, казалось, никого не видел, кроме ее наставницы.
— Приветствую тебя, Гуан, — тихо сказал он. — Да принесет тебе Новый год удачу и счастье. Позволишь мне присесть с тобой?
— Это для меня великая честь, о господин. Гуан и Вэй Цясэн сели за столик. Гуан немедленно кликнула служанку, велела ей принести кувшин лучшего шансинского вина и золотую чарку для гостя, а сама не сводила глаз с красавца. Когда вино было принесено, Гуан наполнила чарку и поднесла ее Цясэну. Тот осушил ее так, будто это была вода.
— Как ты живешь, Гуан? — спросил гость, попрежнему не повышая голоса.
— Жизнь моя не знает изменений, господин, — сказала Гуан с легкой улыбкой. — Печаль в ней не сменяется радостью, а только новой печалью.
