Риг Брикрен Биле Буада прибыл в бруг Айлестар через два дня. Его везли по реке, но приходилось часто делать остановки и выносить раненого на берег, чтобы он отдохнул. В бруг его тоже доставили на носилках. Торвард встречал знатного гостя еще во дворе – имея целью не столько оказать честь тому, кто сейчас во всем от него зависел, но просто посмотреть на него при ясном свете дня.
Вид Брикрена говорил о том, что он и впрямь болен. Во время их первой встречи Торварду показалось, что ригу Снатхи где-то сорок с небольшим, но сейчас он выглядел на все пятьдесят. Его лицо с крупными чертами побледнело, морщины углубились, под глазами набухли мешки, в рыжеватых волосах блестела седина. Полулежа на носилках, он выглядел старой развалиной, и Торвард мельком отметил, что этот дряхлый пень в мужья Элит и в спасители Клионы никак не годится.
Сама Элит тоже спустилась из грианана и встретила гостя, сидя на королевском ложе рядом со своим дедом, движимая то ли любопытством, то ли желанием оказать честь тому, кто, возможно, ей еще пригодится. Может быть, его нынешний вид ее разочаровал – она ведь запомнила Брикрена цветущим, полным сил зрелым мужчиной, но она никак этого не показала, и лицо ее выражало невозмутимую приветливость.
Торвард беседовал с гостем, сидя на троне правителя Клионна. Сейчас, в красной шелковой рубахе, с тяжелыми золотыми браслетами на обеих руках, с заплетенными в две косы волосами, с мечом у пояса, он вполне соответствовал этому высокому месту. Брикрена с его носилками положили на пол перед троном, и тому хорошо были видны две гривны из толстого золотого прута на груди Торварда – прекрасно знакомые ригу Снатхи, ибо раньше эти украшения принадлежали его второму сыну Лойдиру. Узнав их, Брикрен отвел глаза. Торвард имел полное право предъявлять врагу доказательства своей удачи, а соблюдай фьялленландский конунг обычаи уладов, Брикрен увидел бы здесь не украшения, а головы своего сына и его побратимов – знаменитых «троих на цепи». Сама серебряная цепь с прикрепленными к ней тремя поясами лежала тут же, небрежно брошенная к подножию трона.
– Должно быть, очень весомая причина подвигла тебя пуститься в такой трудный путь, когда твое здоровье оставляет желать лучшего, – заметил Торвард после первых приветствий.
Он с любопытством рассматривал гостя, и по его невозмутимому, вполне дружелюбному лицу никто не заподозрил бы, что в последний раз перед этим они с собеседником пытались убить друг друга – и оба едва не преуспели в этом. Против Брикрена лично он ничего не имел, и, раз уж сейчас у них не было причин драться и бывший противник, напротив, искал мира, Торвард готов был отнестись к нему вполне по-дружески. Не забывая, однако, плодами своих побед указать нынешнее соотношение сил.
– Да, весомая причина погнала меня в путь, и ты узнаешь о ней, – ответил риг Снатхи. Видно было, что лежать беспомощным больным перед недавним врагом для него тяжело и унизительно и что он с трудом сохраняет спокойствие. – Узнаешь, поскольку это касается тебя. Приходится мне просить тебя… Без твоей помощи мне уже не бывать здоровым.
– Но что такое? Я не лекарь, а у вас на Зеленых островах умельцев полным-полно. Я тоже был ранен и даже чуть не умер, но меня вылечила твоя дочь Тейне-Де. Которую, кстати, я за пять кумалов серебром верну тебе такой же чистой и непорочной, какой она родилась на свет. Ну, если кто до меня постарался, то за это я не в ответе… – пробормотал Торвард и сделал Хавгану уже привычный тому знак, что это переводить не надо. – Я сейчас же велю привести ее. – И он кивнул Сёльви, у которого хранился ключ от погреба. – Эта сведущая в лечении дева быстро поставит тебя на ноги. Ведь у тебя ранена нога, я так понял?
Торвард посмотрел на бедро Брикрена, где виднелась повязка со свежим кровавым пятном.
– Да, – кивнул тот. – Я буду рад увидеть мою единственную дочь, особенно если радость мою не омрачит позор от утраты ее чистоты. Но и ее искусство, и мудрость всех лекарей и колдунов уладских не поможет мне.
– Перелом есть? Кости повреждены? Видел я переломы, где кости наружу торчали. Если кровь загниет, тогда, конечно… Но ты бы уже умер за это время. – Торвард опять махнул Хавгану, чтобы не переводил. – Но я вроде помню, как ударил, – кость я бы тогда и своим стальным не сломал, не то что той бронзовой ковырялкой. Самое большее, мышцы разрубил – так зажило бы давно.
– Нет повреждения моим костям, но не заживает рана. Ибо, нанесенная Каладболгом, только Каладболгом она может быть исцелена.
Торвард подумал, посмотрел на Хавгана, на лице которого отражался восторг озарения, и честно ответил:
– Не понял.
– Когда сразились мы с тобой возле Крепости Теней, не ты, но сам Красный Король Холмов вышел мне навстречу, и сам Каладболг сиял в руке его.
– Не было такого. – Торвард мотнул головой. – То есть это был я. Правда, была мысль притвориться, будто мы – из Иного мира и из-под кургана выходим. Как раз нам красные тряпки после боя достались, и Каладболг я в кургане видел. То есть его отражение. – Торвард посмотрел на Элит, которая объяснила ему разницу. – А в руке у меня был мой «меч посвящения» с Туаля. Там каждому конунгу при посвящении такой выдают. А самоцвет мне туда Сёльви вставил. Ари, принеси.
Аринлейв ушел и вскоре вернулся с бронзовым мечом, на рукояти которого при свете факелов тускло мерцал гладко ошлифованный крупный гранат.
– Вот он! – Торвард показал меч Брикрену, и тот впился в него жадным взглядом. – Не Каладболг это никакой. Хочешь поближе посмотреть? Мне не жалко.
– Я вижу, что это не то оружие, которое держали руки Боадага, – проговорил Брикрен, не отрывая глаз от меча. – Но я знаю и то, чего не знаешь ты. Красный Король Холмов был в тебе в тот день. И Каладболг был в этом мече. Ты призвал его в себя.
– Не призывал я никого. – Торвард нахмурился. – И нас не под камушком нашли, я знаю, что значит призвать в себя бога!
– Ты не призывал его по своей воле, но открыл ему дорогу в свою душу. Ты был в Крепости Теней и вызвал дух Каладболга. Возможно, ты сам об этом не знал. Но ты сделал это.
Торвард махнул на него рукой, чтобы помолчал, и попытался вспомнить свои тогдашние ощущения. Стоя на вершине Дун Скайт с туальским бронзовым клинком в руке, глядя, как к нему несется, размахивая мечом и испуская воинственные дикие вопли, риг Брикрен с развевающимися по ветру рыжими косами и свирепым лицом, он чувствовал воодушевление и ярость, мучение от рвущей сосуды мощи – но не видел в этом ничего особенного. Состояние «боевого безумия» он многократно переживал и раньше, а двойное проклятье сделало его почти непрерывным и особенно острым. В те мгновения он ощущал только радость, что у него есть достойный противник и его мучительная ярость получит выход. И призванный дух Красного Короля Холмов уже ничего в нем не изменил. Так кем же сделало его двойное проклятье? Богом, вознесенным над страхом смерти, над ограничениями и слабостями смертных?
