Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

В ворота, действительно, колотили так, что они тряслись и дрожали на своих скрипучих кованых петлях. Но на стражника, тупо препиравшегося с Десняком из темного угла, этот грохот, по-видимому, не произвел ни малейшего впечатления. Он еще немного поворчал, затем вылез из мрака и, не взглянув на хозяина, поплелся к прыгающим на петлях воротам. По-видимому, он был с дикого похмела, потому что, оттолкнув ногой припирающее створку бревно, даже не попытался отскочить в сторону, за что тут же поплатился: жеребец, внесший во двор одетого в белое всадника, встал на дыбы и так стукнул стражника в лоб кованым копытом, что бедолага раскинул руки, отшатнулся и замертво растянулся на мерзлой земле.

— Ты пошто, смерд, моих людей увечишь? — кинулся к всаднику Десняк.

При виде растрепанного старика в драном тулупе жеребец захрапел, выкатил кровавый глаз, вскинулся и опять заплясал на задних ногах.

— Князь Владигор преставился! — зычным голосом заорал гонец, едва держась в седле. — Весь народ рыдает, а ты тут с бабами прохлаждаешься, потаскун старый!

— Что-о! Ты с кем говоришь, хам? Очи разуй, холоп неумытый! — рявкнул Десняк, схватившись рукой за то место, где обыкновенно висел у него кнут.

— От хама слышу! — насмешливо ощерился всадник, осадив жеребца и припав к его ровно подстриженной холке. — Про указ не слыхал, хрыч старый? Все нынче равны! Все — смерды! Все — холопы!

— Чьи холопы-то? — опешил Десняк. — Холоп сам по себе быть не может.

— Как чьи? — воскликнул всадник. — Государыни молодой, вдовушки князевой! Наследник-то мал еще, вот она на княжий стол и взошла, править нами, дураками, пока малой подрастет! — И гонец зычно захохотал, откинувшись назад и едва не касаясь конского крупа бархатным верхом лихо заломленной шапки.

У Десняка помутилось в глазах. Он растерянно оглянулся на клеть и слабо махнул рукой двум стражникам, выставившим из дверных створок опухшие, украшенные синяками рожи. Но вместо мгновенной готовности разорвать всякого, кто не угодил хозяину, рожи выразили лишь недоумение и испуг.

— На дыбе изломаю мерзавцев! — привычно прошептал он онемевшими губами.

Но тут за его спиной опять застучали подковы, Десняк обернулся и увидел, что в ворота въезжают еще четверо всадников на черных конях, до самых бабок прикрытых попонами из тонкого белого войлока. Лица верховых были забраны пятнистыми рысьими масками, молодые бороды курчавились из-под косо обрезанных краев шкуры.

— Сам пойдешь по князю рыдать да молодой государыне в ноги кланяться али силком привести? — с усмешкой проговорил гонец, наезжая на Десняка и направляя ему в грудь тонкое копьецо с берестяным свитком на наконечнике.

— Сам дорогу найду, без провожатых, — сказал Десняк, отводя рукой древко и подхватывая соскочивший с наконечника свиток.

— Не мешкай, боярин, дело государево, — жестко сказал гонец, разворачивая жеребца и с маху всаживая звездочки шпор в его холеные бока.

Жеребец захрапел, поддал задом, выскочил из ворот и бешеным галопом понесся между бревенчатыми заборами. Четверо в масках молча повернули коней и поскакали вслед за гонцом, раскинув по воздуху когтистые лапы рысьих шкур, прикрывавших крепкие квадратные спины всадников.

Десняк прибыл на княжий двор ровно в полдень. Когда он на коренастом пегом мерине во главе свиты из дюжины опричников подъехал к воротам, народ, хмуро поглядывая на свисающие с седел плети и шестоперы, раздался в стороны, а привратник скрылся в проеме калитки и, лязгнув промерзшим засовом, потянул на себя тяжелую створку ворот. Но когда ворота распахнулись, Десняк прежде всего увидел перед собой уже знакомых ему четверых всадников с рысьими мордами на широких плечах, прикрытых покатыми, изящно гравированными серебряными наплечниками. Они стояли в ряд и молча, знаками, приказывали Десняку и его провожатым сдать привратнику мечи, кинжалы и шестоперы. Десняк оглянулся на свиту и, незаметно подмигнув глазом, потянулся к рукоятке короткого, слегка изогнутого меча, легко перерубающего конскую подкову. Но ни один из опричников не отозвался на его приказ; Десняк с холодным бешенством наблюдал, как они поочередно отводят глаза и бросают к приворотному столбу богато отделанные ножны с торчащими из них рукоятями. Поняв, что остался в одиночестве, Десняк выдернул из ножен меч, въехал под арку ворот, вогнал клинок в перекладину, высвободил из стремян головки сапог и, подтянувшись на рукояти, отогнал из-под себя мерина, лягнув его каблуком в шею. Всадники сперва отпрянули, но тут же выхватили из чехлов дротики и окружили боярина, направив на него блестящие четырехгранные наконечники. Десняк пару раз качнулся вверх-вниз, а когда клинок спружинил и со звоном переломился в основании, легко приземлился и швырнул под конские копыта усыпанную рубинами рукоять. Всадники молча отступили, народ раздался в стороны, и Десняк увидел посреди двора невысокий помост и колоду, плотно обложенную еловым лапником.

— Что так поздно? — холодно спросила Цилла, когда он обошел гроб с телом князя и, поднявшись на крыльцо, почтительно припал на одно колено перед младенцем, сидящим на троне.

— Свиту собирал, — сказал Десняк, мотнув головой в сторону дюжины хмурых безоружных вояк, уже мысленно простившихся со своим князем и теперь стоявших у выхода со двора.

Живая шеренга непокрытых голов и печально ссутулившихся плеч текла мимо них в проем калитки, но опричники не вливались в толпу, ожидая приказа хозяина и ломая в руках пушистые лисьи шапки с пышными хвостами.

— Знать, распустил ты своих оглоедов, коли их до полудня собирать надо, — усмехнулась Цилла.

— Если б только это, — вздохнул Десняк, поднимая глаза и выпрямляя спину.

— А что еще? — тревожно и даже как будто участливо спросила Цилла.

— Да ты сама приглядись! — в сердцах воскликнул Десняк. — У половины рожи такие, будто ими сваи забивали!

— Это кто ж так постарался? — насмешливо пробормотала Цилла, щуря черные глаза и через весь двор вглядываясь в лица Десняковых провожатых, густо припудренные серой ржаной мукой.

— Чтоб я знал, — мрачно засопел Десняк. — Оборвыш, говорят, какой-то на ночлег попросился, а под утро бузить начал, ну и…

— Хороши твои вояки, если их один бродяга так уделал, — сказала Цилла.

— Да если б он один был, я бы этих бугаев живо в рудники закатал, — буркнул Десняк. — Такие хари себе нажрали, что, пока развернутся да размахнутся, их сто раз на колбасу порубят.

— Кто ж помог калике перехожему полдюжины бугаёв твоих замесить? Часом, не Ракел? Что-то я его не вижу. Часом, не сбежал ли? — сказала Цилла.