Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— Эх, Тёкла, Тёкла! — вздохнул Десняк, глядя на эти расплывшиеся телеса. — А какая была козочка! Не красят нас годы, ой не красят!..

Он вернулся к окну, посмотрел сверху на дворовую суету, на раскиданные по земле останки Хрипатого, вынул из пазов слоистый квадратик слюды и, подойдя к бабе, приложил замерзшую пластинку к ее узкому морщинистому лбу. Баба вздрогнула, тяжко вздохнула и, разлепив веки, уставилась на Десняка мутными круглыми глазами.

— Вставай, Тёкла, вставай! — прокряхтел старый боярин, опускаясь на колено и просовывая сухую ладонь под жирный бабий затылок. — Ну, погорячился, прости! Ты ж меня знаешь, всегда крут был, но долгой злобы никогда в себе не держал.

— Мне ли тебя не знать, барин! — пролепетала Тёкла, стыдливо прикрывая грудь. — А за рубаху не печалься, дай мне полоску ткани, я ее так приставлю да нитками прихвачу, что лучше новой будет держаться!

— Справлю я тебе новую рубаху, Тёкла, — сказал Десняк, прислушиваясь к шуму в нижних сенях. — Эту можешь на тряпки пустить.

— Спасибо, барин, но я уж лучше в этой век свой доживу, — робко перебила Тёкла, — а новую приберегу, пусть меня лучше в гроб в ней положат.

— А что так? — удивился Десняк. — Хворобу какую в себе почуяла, что на тот свет заспешила?

— Пока не заспешила, — сказала Тёкла, — а то бы враз новую рубаху надела!

— Не понял! — воскликнул старый боярин. — Боишься, что я ее ядом напитаю? К чему мне такой грех на душу брать?

— Не о тебе речь, барин, — скорбно вздохнула Тёкла. — Хозяйка молодая со свету сживет, как меня в новой рубахе увидит!

— А ей-то что за дело до твоей рубахи? — сказал Десняк, подставляя ладонь под пухлый локоть Тёклы.

— Ей до всего дело есть, — ответила баба, поднимаясь с полу. — Особливо до прошлых твоих проказ. Вот и ходим все в затрапезе да телеса наедаем, чтоб этой гадюке чего не померещилось!

— Ей-то что! — досадливо вырвалось у Десняка. — Сама распалит, растравит, а как до дела доходит, так в кусты! Чисто пес на сене: сам не ем и другим не дам!

— А ты, хозяин, не печалься! — вдруг жарко прошептала Тёкла. — Есть кому тебя утешить! Я хоть нынче с виду бабешка неказистая, но с лица воды не пить, а ежели до дела дойдет, так не хуже молодой кобылы взыграю!

Тёкла приподнялась на локтях, воровато оглянулась на приоткрытую дверь и, обхватив пухлой рукой морщинистую шею Десняка, с силой притянула его лицо к своей бурно вздымающейся плоти.

— Ты че, сдурела?! — прохрипел тот, утыкаясь носом в потную ямку между ее грудями. — Дай хоть дверь прикрою, бесстыжая твоя харя!

Когда через полчаса к дверям спальни Десняка поднялся мальчишка-посыльный, Тёкла сидела на краю смятой постели и, глядя в полированную серебряную пластину перед кроватью, поправляла на животе складки новой шелковой рубахи.

— Присушила тебя твоя гадюка чернявая, да не высушила, — приговаривала она, оглядываясь на Десняка и как бы ненароком обнажая пухлое веснушчатое плечо.

— Ничего, придет час, и ей острастку дам, — отвечал Десняк, прислушиваясь к робкому топтанию мальчишки за дверью, — а то взяла моду: «старичок, старичок»!

— Кого это она так? — простодушно всплеснула руками Тёкла.

— Кого-кого? Меня! — усмехнулся Десняк, игриво шлепнув Тёклу по толстой пояснице. — И корешок, говорит, у тебя суховат, и нога, говорит, у тебя петушья…

— Ой, тварь бесстыжая! — сдобным голосом проворковала Тёкла. — На себя бы взглянула: ни сиси, ни писи, ни кожи, ни рожи — чисто доска с буркалами!

— Ну, ты очень-то не расходись! Окороти язык! — проворчал Десняк, уловив за дверью похотливое сопение мальчишки, который наверняка припал глазом к дырке от гвоздя и теперь переступал с ноги на ногу, запустив в штаны сноровистую нетерпеливую руку.

— Боишься ее? Вижу: боишься! — пробормотала Тёкла, спуская рубаху с плеч и опять наваливаясь на Десняка жарким, обволакивающим телом.

— За тебя боюсь, дура толстомясая! — добродушно буркнул Десняк, поймав над головой конец шнура и рывком задернув бархатный полог перед постелью. — Изведет она тебя сухоткой какой, будешь ходить, как Райна, между светом небесным и тьмою смертной — что перетянет!

— Не до того ей нынче, гадюке желтоглазой, — прошептала Тёкла, подбираясь к паху Десняка теплыми пухлыми пальцами.

— Чем она сейчас занята, интересно знать? — забеспокоился Десняк. — Опять, что ли, на конюшне жеребцов осматривает, кобыла необъезженная?

— Каких жеребцов, барин?! — испуганно воскликнула Тёкла. — Князь Владигор ночью преставился!

— Как… преставился?! — Десняк рывком подтянул к животу жилистые колени, перебросил через голову Тёклы тощие голени и, откинув край полога, соскочил на пол.

— Жи-живот с-схватило! — застучала зубами Тёкла.

Но Десняк уже не слышал ее. Он рванулся к двери, толкнул ее, отбросив на крутой винтовой спуск не успевшего отпрянуть мальчишку, и загрохотал по ступеням голыми желтыми пятками. Внизу в сенях сорвал с гвоздя драный меховой тулуп, накинул его на плечи, воткнул ноги в растоптанные валенки и выбежал во двор, путаясь в полах ночной рубашки.

Во дворе ему тут же бросились в глаза следы утреннего переполоха: скрюченное тело конюха перед распахнутыми воротами конюшни, крапчатый от крови череп Хрипатого с торчащим из затылка клинком, сбитый на сторону засов дворовых ворот, кое-как прикрытых и подпертых гнилым бревном. При этом во дворе не было ни души, и лишь два пса, уже посаженные на толстые кованые цепи, высунули из своих будок окровавленные морды и, согласно зевнув, убрались опять.

Псы были настолько сыты и пьяны кровью своего неудачливого товарища, что даже не звякнули цепями, когда за оградой послышался стук копыт и в ворота бешено замолотили рукоятки плетей. Стук был такой яростный и повелительный, что Десняк, вместо того чтобы обложить незваных гостей густым забористым матом, робко попятился в сторону клети над каменной ямой. Дверь клети была чуть приоткрыта, но оттуда доносились лишь слабые стоны, издаваемые, по всей видимости, перепившимися с вечера стражниками.

— До смерти запорю, сукины дети! — заорал Десняк, тихо подобравшись к клети и рванув на себя ручку двери.

— Пори, — тихо простонал голос из полумрака. — Если сил хватит…

— Так-то нынче с хозяином заговорили? — зло прошипел Десняк, входя в клеть. — Кто это тут такой смелый? Может, пойдешь ворота отопрешь?

— Встану, так отопру, — отозвался голос. — Смелых ты в другом месте поищи, а тут все вышли, которые за гроши головы свои под мечи да копья подставляли.

— Ладно, потом разберемся, — сбавил тон Десняк. — Ворота отопри, слышь, как молотят?