Впереди послышался крик. Я привстал в седле — подъезжаем! Сторожа на месте. В доме ли пан Станислав? Кажется, он собирался в замок…
— Язык, на котором мы говорим, — единственный, который неизвестен Малахам. У нас его зовут арамейским. На нем написаны наши священные книги…
Я заставил себя остановиться. Что толку рассказывать чернявой о книге «Зогар»! Если в ее Сосуде она есть, то ей поведают — в свой срок. Если нет — то и говорить не о чем.
— Малахи (их у нас еще называют по-гречески — «ангелами») — стражи Рубежа. Я выполняю их волю. Но я — человек, и вы — люди, поэтому я решился заговорить о тайном. А теперь — главное. Вы не должны просить визы. Это понятно?
Она подумала и кивнула. Темные глаза блеснули.
— Кажется, ты догадываешься, в чем дело, Сале. Вы нарушили таможенные правила. Ты дала взятку стражам. Тот, кто нарушил долг, уже наказан, а теперь Малахи ждут вас, дабы сурово покарать — так, чтобы это стало уроком прочим. Поняла ли ты?
Сале вновь кивнула, затем нерешительно посмотрела на пана Рио.
— Потом расскажешь ему, — понял я. — А лучше напишешь, чтобы не произносить вслух. Вам придется пока остаться здесь.
— Навсегда? — ее голос дрогнул.
Я понимал ее. Застрять в чужом Сосуде — хуже, чем в чужой стране. Но что делать? Малахи не ведают пощады. Сорок тысяч погибло, когда кто-то излишне любопытный посмел сунуть нос в Ковчег.
— Поговорим позже, Сале. Есть обходные пути. Их я не знаю, но их может знать пан Станислав, мой господин. Но об этом — позже.
Она вновь кивнула. Я отвернулся, чтобы не смотреть на ее лицо. Так, наверное, выглядел я, когда встретился глазами с Яриной Загаржецкой и понял, кто передо мной…
Пан Станислав не спал. В этом не было ничего удивительного — его странные привычки известны всем в округе. Спать днем, ночью бодрствовать — говорят, так жил еще его отец. Правда, ночи он обычно проводит в замке, но на сей раз господин оказался в доме, и я облегченно вздохнул. Кое-что надо решить немедленно. Хотя бы для того, чтобы шептуны не успели перекрутить все по-своему. Конечно, пан Мацапура верит мне, но мой предшественник тоже был в этом убежден. А теперь никто и не скажет, где гниют его кости. Да и остались ли от него хотя бы кости?
Сердюк у дверей библиотеки щелкнул каблуками, пропуская меня. В доме я — единственный, кто может входить к пану Станиславу в любое время. Но только в доме. В замок мне хода нет, да я и не особо прошусь. Меньше знаешь — больше живешь! А я и так знаю очень много о зацном дане Мацапуре-Коложанском! Пожалуй, даже слишком много!
Пан Станислав сидел в углу под лампой зеленого стекла и читал «Лембергскую газету». Глядя на него в этот миг, самые злые недруги завязали бы узлами свои языки: само добродушие восседало в старом массивном кресле. Толстые вывернутые губы улыбались, на пухлых щеках проступили ямочки, стекла окуляр скрыли привычный острый блеск маленьких глаз, и даже черные нафабренные усы словно опали, бессильно свесившись вниз. Пожилой пан, добрый, немного усталый, пришел почитать газету. Наверное, у доброго пана бессонница — не иначе весь день милостыню раздавал и утирал слезы вдовам…
— Шолом, пан Станислав!
Глазки добродушно моргнули, улыбка стала шире:
— Вечер добрый, пан Юдка! Там, в поставце, — гданьская вудка, выпей, ты же с мороза! Выпей — и садись.
Вудка обожгла горло, и я только головой помотал. Ну и пойло! Куда там местной горелке или даже пейсаховке!
Пан Станислав со вздохом отложил газету, поглядел на принесенную мною бутыль, протянул руку — и тут же опустил.
— Цо занадто — то не здрово. А я, как видишь, скучаю! На такое отвечать не полагалось, и я молча присел на тяжелый дубовый табурет. И тут только заметил, что кресло, в котором восседает пан Мацапура, переставлено. Раньше оно стояло ближе к окну, теперь же каким-то дивом оказалось прямо под старым портретом.
Портрет этот — загадка. Чья-то умелая кисть изобразила худого узкоплечего юношу в испанском платье с большим кружевным воротником, как носили полвека назад. На боку шпага, в руке — толстая книга с золотым обрезом. И не было бы тут ничего странного, если бы не герб Апданк в верхнем углу — герб рода Мацапур. Не просто герб, а еще и буквицы «L.М-К». И цепь — знакомая золотая цепь давней работы на груди. Эту цепь с огромным красным камнем пан Мацапура частенько надевает, особенно когда гости случаются. Видать, фамильная. Правда, на портрете камень другой, ну так не камень же художник рисовал! Ясное дело — родич изображен, и родич близкий. Батюшку пана Станислава звали Леопольдом, так что и дивного вроде бы ничего нет, если бы…
…Если бы в доме были другие портреты. Если бы не общий хор тех, кто помнил старика. Леопольд Мацапура был широкоплеч, толст и мордат — сын капля в каплю в батюшку. И лицо — совершенно иное лицо! Губы, глаза, нос… Может, не отец, а дядька, какой-нибудь Леон? Все равно непонятно. Чтобы в таком доме — и один-единственный портрет, и то не в зале, а в библиотеке! Бывал я в подобных домах, там целые галереи, по ним гостей водят, слуги наизусть заучивают, какой предок чем отличился…
— Ох уж эти поселянки, пан Юдка! Сперва лежит под тобой как бревно, только пыхтит, а потом выть начинает. И всегда одно и то же: «Замуж собиралась, замуж собиралась!» Языки им вырезать, что ли?
Пан улыбался — пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.
— Ну, и кого ты мне сегодня привез?
Голос был прежний — расслабленный, вялый, но я заметил быстрый взгляд из-под толстых стекол. Стало ясно — уже доложили. У кого-то пятки салом смазаны.
— Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок — младень.
— Ребенок?
Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.
— Ребенок — это хорошо. Прикажи его сразу в замок. Я вздрогнул — так и знал! Любит пан Станислав детей!
— А гости кто? Кажется, там баба есть? Он по-прежнему улыбался — добрый толстый пан, которого мучает бессонница.
— Не баба, — стараясь быть спокойным, ответил я. — Пани. Один из гостей — селюк из Гонтова Яра, а вот трое — паны зацные. Вернее, два пана и пани.
— Большой за них откуп дадут, как думаешь? — словно невзначай бросил пан Станислав и вновь взял в руки газету.
Разговор подходил к концу.
Похоже, пан уже все решил. Даже не похоже — решил. Сколько раз так было: ребенка — в замок, и гостей туда же. И правильно — кто же в здравом уме в гости к пану Мацапуре ездит?! А если ты цудрейтор, то и жаловаться нечего.
— Все не так просто, пан Станислав…
Газета медленно легла на стол. Из-под стекол удивленно блеснули маленькие глазки:
— Гетьмановы родичи? Или голота бесштанная? Я с трудом сдержал улыбку. Каждый — о своем. Соврать, придумать какую-нибудь сказку? Нет, нельзя!
