— И как бы ты определил, маг перед тобой или просто старый хрен? сопя от быстрого шага, спросил Жилло.
— Не знаю, на нюх, наверно… От мага же всякими колдовскими снадобьями, надо думать, пахнет. Еще я слыхал, что у них есть большие родинки в виде мыши, крысы или лягушки…
— И паука, — добавил Малыш. — Если их уколоть иглой, они не дают крови.
В такой вот ученой беседе добрались они до Коронного замка и вместе с толпой просителей были впущены во двор.
— Сейчас нас оттеснят в угол между каретным сараем и лестницей, шепнул Дедуля. — Стражники алебардами коридорчик выгородят, мы по двое в этом коридорчике выстроимся и пойдем в галерею — ожидать. А в галерее… Ох! Гляди — эшафот!
— Плаха и две корзины… — шепнул в другое ухо Малыш. — Значит, сегодня!.. Опоздали мы…
— И ювелир опоздал… — тупо пробормотал Жилло. Действительно, они заявились в замок ни свет ли заря, чтобы пробраться вместе с бурной толпой всевозможных обиженных, а ювелир, скорее всего, сейчас еще только завтракать собирается. Выходит, все — зря… Выходит, все — напрасно.
— Ты, вожак, нос не вешай, — шепотом же прикрикнул на него Дедуля. Граф твой еще при голове. Мало ли что случится, пока его досюда доведут. Ступай-ка ты лучше за нами потихоньку…
Действительно — братцы-воришки уже неплохо ориентировались в Коронном замке. Протащили они Жилло какими-то закоулками и вывели, к великому его удивлению, на деревянную галерею, как раз над той каменной, где ждали своей очереди просители.
— Пока вроде никто головы рубить не собирается, — сказал Малыш. — А то бы уже вовсю галдели!
— А это что значит? — и Жилло показал пальцем на Девичью башню. Оттуда выводили вышивальщиц. Стражники поставили их длинным рядом вдоль перил, как раз чтобы им хорошо был виден эшафот, и Жилло заметил, что красавица-соколица его разлюбезная стоит особо. Пригляделся — а у нее руки за спиной связаны, и с каждого бока — по два стражника. Смотрит она в пол, и лицо — краше в гроб кладут.
— Что-то сейчас начнется. Ты, вожак, погоди дергаться, вниз мы тебя все равно не пустим, — хмуро прикрикнул на Жилло Дедуля. — Надо же…
— Равноправная Дума на балкон выходит, — сообщил Малыш.
— Вся? — нехорошим голосом спросил Жилло. Он хотел видеть в лицо всех, кто послал на смерть графа Иво оф Дундаг, который и всего-то хотел в университете учиться. Он хотел запомнить навеки эти образины до единой. Все вместе и каждую по отдельности.
— Да ты что? Делать им нечего — всей командой на эшафот любоваться… Человек пять, может, будут присутствовать, раз уж без них нельзя вершить правосудие… Ошибся — шесть.
— Сколько их всего?
— А леший разберет! Понимаешь, Жилло, списка нам никто не показывал. Кое-кого, кто почаще в городе бывает, мы знаем в лицо. А когда они торжественно идут строем в белых мантиях, тогда хрен их сосчитаешь — все, мерзавцы, одинаковые!
— Этих шестерых знаешь? — не унимался Жилло, потому что молчать сейчас — это было выше его сил.
— Вон тот, впереди, который помоложе — Уго Ринуж. А в дверях остался стоять Исидор Талс. Во-он та старая рухлядь! Он, наверно, и сам уже забыл, сколько ему лет.
Жилло вспомнил — что-то этакое про Талса и лекарь говорил. Напряг он зрение. Да, старик стариком, волосы под парик упрятаны, как полагается, и мантия широченная все как есть скрывает. С пузом он или сухой сморчок поди разбери, мантия-то поверх шитого золотом кафтана, а полы кафтана торчат наподобие короткой юбки. Одни рукава с обшлагами из прорезей вылезают. Одно ясно — росту этот Исидор Талс невысокого. Все сидят, а он стоит — и все равно он их ненамного выше.
Отрекомендовал Дедуля и прочих четверых. Так получалось, что каждый из них уже лет шестьдесят командует равноправным населением. Как можно столько прожить — Дедуля объяснить не мог и не пытался. Однако был в этом и свой резон — за долгие годы Равноправная Дума усвоила, что к чему в подвластном государстве, кто умный, а кто — дурак, и иногда очень даже мудро управлялась, опираясь именно на дураков.
А тем временем двор Коронного замка стал заполняться народом. Очевидно, о казни объявили в Кульдиге — и, как сообразил Жилло, все бездельники, страдающие любопытством, не поленились вскарабкаться на холм ради бесплатного и нравоучительного развлечения.
— Ага, не то что бесплатного, а даже полезного в хозяйстве развлечения, — едко поправил его Дедуля. — При выходе зрителям вручаются мешочки с булками и салом. Дума же обещала, что равноправный народ голодным не останется! Ну, вот и держит слово.
Толпа обжала эшафот. От высокого крыльца к нему вел настил. Вдоль настила выстроились даже не стражники — красномундирные гвардейцы. И вот двери открылись.
Первой вывели принцессу Амору.
Шла она в обычном коричневато-сером платьице вышивальщицы, в простеньком чепце, из-под которого выбились на лоб две легкие прядки. Как тогда, в башне, упрямо был сжат маленький рот. Шла уверенно, глядела прямо перед собой — на плаху и две корзинки. Сзади ее придерживали за связанные руки два стражника — здоровые дядьки, на них бы пахать впору…
За ней такие же верзилы вывели молодого графа, тоже связанного, и поставили обоих рядом. Тот еле брел, но когда оказался возле Аморы, подтянулся, приосанился. За это Жилло его про себя похвалил. А когда хотел сказать про графа Дедуле, оказалось, что Дедуля взял и сгинул. Вместе с Малышом. Как будто прислонился спиной вон к той трещине в стене и аккуратно так в нее всосался. Что затеял — уму непостижимо. Побег — это хорошо устраивать, когда узник в тюрьме. А когда он уже на эшафоте никуда с ним не побежишь.
Однако исчезновение означало, что Дедулю осенило. И поди сообрази, честный графский слуга, что за выкрутаса пришла на ум вору! Жилло и не пытался.
Глашатай думский с балкона стал объяснять, что Равноправная Дума отнеслась к принцессе с нежностью и любовью — сберегла ей, невинной девочке, жизнь и дала возможность трудиться на равных с обычными девушками. А неблагодарная принцесса вдруг громко заявила о своем происхождении, смущая подруг по мастерской. И попытка бегства впридачу, по тайной договоренности с другим государственным преступником — вот этим Иво из Дундага, тоже — двадцати лет от роду. Участвовавшие в заговоре лица вовремя осознали свою ошибку и поторопились ее исправить. А принцесса не осознает. И граф, который сперва был склонен отказываться от своего участия в побеге, тоже объявил, что умрет за принцессу. Вот такие корни пустила в этих аристократах истребленная по всей стране зараза!
Выхода нет — именем равноправного народа, искореняющего все, что мешает в боях завоеванному равноправию, преступники приговариваются…
