Матросы сегодня работали на верхней палубе. Он слышал за спиной их голоса и чувствовал, как далек от них. Джаг вспомнил рассказы Великого магистра Фонарщика о его первом плавании на борту «Одноглазой Пегги» и о том, как за несколько дней он превратился из чистильщика картошки в настоящего пирата.
Но Великий магистр на борту пиратского корабля сумел спасти жизни моряков. Когда на оснастку судна села эмбир, крылатая огненная женщина, существо, созданное в конце Переворота лордом Харрионом, Вик Фонарщик, знавший, что ей под силу несколькими взмахами руки дотла сжечь их корабль, превозмогая страх, поднялся по вантам и поговорил с эмбир, убедив ее не причинять вреда им и кораблю.
Он спасал жизни, подумал Джаг с горечью, а я послал друзей на гибель. Ночью, когда двеллер ненадолго забывался в своем гамаке, его начинали терзать кошмарные видения бойни на палубе «Мясной мухи», и он в ужасе просыпался.
Джаг взял лепешку, замешанную на меду и шафране, и принялся жевать, стараясь возбудить у себя аппетит. Ему надо было есть, надо было поддерживать силы. Продолжая жевать, он полез за пазуху и вытащил оттуда книгу в красном переплете.
И тут же снова ощутил странное покалывание в пальцах. Книга была словно живая, хотя двеллер и знал, что такого быть не может. Единственное объяснение, которое приходило ему в голову, — что в книге оставалось некоторое количество заложенной в нее при создании магии.
Это его пугало. Сразу же вспоминались многочисленные истории, которые любил рассказывать Великий магистр Фонарщик про несчастных библиотекарей, по ошибке прочитавших предназначенные только для волшебников магические книги и погибших при этом ужасной смертью. Ныне для таких случаев готовили специалистов, которые бегло пролистывали подобные книги и прятали их до очередного визита Крафа.
Джаг открыл книгу и снова начал внимательно рассматривать первую страницу, ища ключ к разгадке того, что в ней было написано. Пока он даже не смог определить, какому народу принадлежала книга.
После Переворота, когда лорд Харрион и войска гоблинов потерпели наконец поражение, хотя при этом многие земли и стали непригодны для обитания людей и животных, победившие народы, чтобы более успешно продолжать сотрудничество между собой, сохранили в пользовании созданный за десятилетия войны общий язык. Очень многие старые языки за это время отмерли — или, по крайней мере, исчезли их устные версии. Письменные варианты хранились в уцелевших книгах Библиотеки, и двеллер мог читать на паре дюжин этих языков.
Джаг с трудом заставлял себя есть, хотя еще недавно был голоден. Он напряженно вглядывался в исписанные страницы, стараясь различить хоть что-то — схему или несколько слов, — что дало бы ему ключ к расшифровке языка, таившего секреты книги.
Двеллер проснулся от кошмара, в котором мертвые люди и гоблины вставали с палубы «Мясной мухи» и бросались на него, и со стыдом понял, что плакал. Сморгнув слезы, он поглядел в ночное небо и почувствовал, как сильно стучит его сердце.
Наверху в темном небе горел красным огнем Джурд-жан Быстрый и Дерзкий, большая из двух лун. В это время года он должен был пересекать небо еще три раза за ночь. Дальше к югу светилась светло-голубым Геза Прекрасная; она сейчас была в фазе убывания, и ее было почти не видно на фоне великолепия Джурджана.
— Да не переживай ты так, книгочей. Все перемелется.
Джаг повернулся на голос Рейшо.
Прошло еще два дня, а двеллеру так и не удалось подобраться к секрету книги. Команда тоже не изменила своего к нему отношения.
Джаг внезапно осознал, что была ночь и он висел в гамаке недалеко от темной пучины, так что человеку с ножом достаточно было перерезать крепление его пристанища и двеллер оказался бы в соленой воде без надежды на спасение. Он тревожно шевельнулся в гамаке. Рейшо всегда таскал с собой нож, да еще и не один.
— Что ты тут делаешь? — спросил двеллер. Молодой матрос пожал плечами.
— По тебе соскучился.
— Я тоже по тебе соскучился, — сказал Джаг, — но не я первый начал играть в молчанку. — Он не удержался от того, чтобы подчеркнуть вину приятеля, хотя и жалел, что ему не хватило великодушия.
— Нет, не ты, — признался Рейшо; вид у него был виноватый — Это я. И остальные ребята тоже, но они еще не поняли, что не правы. — Матрос вздохнул. — Погоди немного, они поймут.
Двеллер сел, обхватив руками колени.
— Они очень сурово осудили меня, Рейшо. И считают, что это я в ответе за смерть их друзей. За смерть наших друзей.
— Ну да. И я тоже поначалу так решил. — Матрос глянул в море. — Мы славных ребят потеряли. Так не должно было случиться.
На мгновение воцарилась хрупкая напряженная тишина, потом Джаг ее нарушил:
— Если бы я мог все изменить, я бы так и сделал.
— Но тогда б у тебя не было этой книжки, из-за которой мы сейчас спешим в Рассветные Пустоши.
— И этому тоже никто не радуется.
— Может, и так. Но что я точно знаю, так это что моряки всегда любят пожаловаться на судьбу. Покажи мне того, который не твердит, как ему в жизни не повезло, и я покажу тебе моряка, который не отдает себя делу целиком, — ухмыльнулся Рейшо.
Несмотря на отчаяние, тревогу и усталость, двеллер улыбнулся ему в ответ.
— Знаешь, что меня заставило вспомнить, что ты не просто библиотекарь? — спросил матрос. — Что ты еще и мой друг Джаг?
Двеллер покачал головой, не желая его обидеть. Он и правда не имел ни малейшего понятия, что Рейшо имел в виду.
— Это все Херби, — объявил тот.
— Херби?
— Точно. Я с ним сегодня разговаривал, и он мне рассказал про твою книжицу. — Молодой матрос разжал руки и показал Джагу его личный дневник.
Тому стало не по себе от того, что дневник был у Рейшо, но он тут же вспомнил, что читать его приятель не умел. Потом он почувствовал себя идиотом, потому что оставил все книги, и ту, что нашел на корабле гоблинов, и копию, которую он так старательно сделал, в заплечном мешке, в котором держал рабочие инструменты.
— Мальчишка передал мне про все те истории, которые ты ему рассказывал про погибших ребят, — сказал Рейшо. — Ты их сделал героями.
— Они и были героями, — вздохнул Джаг.
Матрос распахнул пухлый дневник, ища последние записи. Свет зажженного им фонаря окрасил пергаментные страницы в золотисто-коричневый цвет… Страницы были заполнены выполненными чернилами рисунками команды в битве с гоблинами. На других страницах погибшие матросы были нарисованы за столом в кают-компании или за работой на палубе, изображена была и картина похорон на «Ветрогоне». Некоторые зарисовки выглядели четче и подробнее других, но все были легко узнаваемы.
