- Ты - глуп, - высокомерно фыркнула Манат. - Впрочем, поскольку ты глуп, ты не поймешь, насколько ты глуп. Но мы тебе, дурачку, так и быть, поможем. Мы поможем тебе... одолеть аль-Лат... хи-хи-хи...
- Кто мы такие, чтобы вставать между нерегилем и его демоном... - насмешливо прошелестела Узза.
- Называйте свою плату, - сглотнув, выговорил Тарег.
Жар ярости спал, и холод опять продернул вниз по позвоночнику. Скулы сводило, плечи дрожали, словно после многочасовой пробежки в полном доспехе.
- Три услуги для Манат, - показала зубищи псоглавая богиня.
- Три услуги для Уззы, - улыбнулась Рогатая.
- Мы называем дело - ты исполняешь. Дважды по три услуги, - проговорили богини странным, жутковатым хором.
Стараясь не дрожать всем телом и пряча кулаки в рукава, Тарег выдохнул:
- Принимаю уговор!
- Глупец, - жалостливо улыбнулась Узза.
И исчезла.
Следом в глухой темени ночи испарилась Манат.
Тарег выдохнул. Потом выдохнул еще раз. Потом пошатнулся, качнулся вперед и уперся ладонями в камень перед собой.
А следом у него подкосились ноги, и нерегиль осел на землю - все так же удерживая ладони на ледяной неровной поверхности. Прислонившись к камню лбом, он несколько мгновений наслаждался прохладой и одиночеством.
А потом кашлянул и прошептал:
- Поди ж ты... Получилось!..
И тут за его спиной вкрадчиво прошелестело:
- Где же мой муж? Неужели ты не видел его, о самийа?..
А тихий, хрипловатый голос сказал из влажной черноты пещеры:
- Я, Манат, поручаю тебе найти и покарать виновника несчастий этой женщины, о Страж. Такова первая услуга, которую ты мне окажешь.
В темноте залились воем гончие.
А тихий призрак за спиной всхлипнул:
- Где же мой муж?.. Где мой Джундуба? Он не оставит меня в беде! Я должна покинуть дом этого нечестивца, скажите моему мужу, что Катталат аш-Шуджан не приняла ни единого подарка! О Джундуба, я верна тебе!
Прозрачная, набрякшая сероватым лунным светом фигурка заломила руки, зазвенев браслетами. Разодранное до живота платье разошлось в стороны, показывая три - нет, четыре - четыре колотые раны, темнеющие запекшейся кровью.
- Я верна мужу, так и передайте! Спаси меня из рук нечестивого, о Джундуба, он держит меня в задних покоях и подсылает с подарками кормилицу, старую змею...
Таиф, весна 488 года аята
Муса стоял на солнце и очень страдал. Тень от дувала была по полуденному времени тоненькая-тоненькая, и айяр маялся под отвесными лучами в ватном халате. Последнюю неделю в оазисе похолодало так, что песок у колодца ночью схватывался ледяной коркой. Людишки шептались, что все из-за нее. Из-за бабы, которая ночью по улицам босиком шлепает. Болтали также, что, мол, следочки тоже все белые от инея. А вдоль дороги лишь замершие дома стоят - и тишина....
Тьфу, страсти какие. А вот днем пекло неимоверно.
Тарик стоял перед воротным столбом и внимательно изучал его основание. Муса свирепо почесался под халатом и подумал: "И чево тут стоять? Надо местных на пытки таскать, а не стоять! И стоит, и стоит, а чево такому важному господину стоять?".
Господин нерегиль негромко ответил:
- Я ищу разгадку к загадке, о Муса.
Айяр неожиданно понял, что сейид обращается именно к нему. И чуть не подпрыгнул на месте.
- Прощенья просим!
И тут же полюбопытствовал:
- А что за загадка, сейид?
Тарик обернулся и посмотрел прозрачными, как лед, глазищами. От взгляда обычно хотелось одеться потеплее, но сейчас нерегиль щурился и смотрел словно внутрь себя - думал.
Наконец, сумеречник сказал:
- Что общего между тремя погибшими?
Муса оттопырил губу, подумал и заметил:
- Думаете, сейид, это они покойницу... того... А Алхан-то наш причем тогда?! Он это, чужих баб... то есть в Таифе здесь чужих баб... ну в общем, честно все скинулись на...
Тут айяр окончательно смешался и в ужасе притих. Купленных по случаю баб они уже вытолкали к посредникам взашей - раз вон оно как оборачивается, нет уж, лучше мы в свои кулаки обойдемся, чем чтобы вот так под поленницей тебя лисица нашла...
Нерегиль слабо улыбнулся и снова посмотрел на воротный столб. Айяр пригляделся, и его пробрало холодом.
Царапины. Весь столб исцарапан, сверху донизу. Словно какая-то тварюка полосовала его когтищами, то подкапываясь, то вставая на задние лапы. Точно так же исцарапаны были ворота дома, который им отвели в Таифе. И в том доме, откуда они пришли, тоже все покоцано когтищами - и доски, и столбы, даже медь заклепок подрана, зелень вся до белизны слезла.
- Г-гончие... - пробормотал Муса. - Г-гончие б-богини...
Тарик медленно кивнул и поднялся.
- Сейид... - вдруг решился айяр.
Нерегиль покосился через плечо.
- Ну так... эээ... вы ж вроде... эээ... с... ней... эээ...
- Манат не знает, кто это сделал, - криво улыбнулся Тарик. - Поэтому пустила псов.
При упоминании имени богини Муса сглотнул, дернув заросшим кадыком.
- Алхан не насильничал, - упавшим голосом поведал он господину нерегилю. - Вот только давеча принес целую связку золота в платке.
- От кого? - холодно поинтересовался Тарик.
- От торговца финиками, что под доски завалился и там протух...
- За что?
- Не знаю! - почти выкрикнул Муса. - Не знаю, сейид!
- Я знаю, - вдруг послышалось из-за спины.
Ушрусанец резко крутанулся на месте.
Посреди пыльной улицы стоял и устало смотрел на изодранный когтями столб полный человек в белой аккуратной чалме. Муса прищурился и тут же припомнил это лицо с набрякшими подглазьями и крупным рыхлым носом - Мазлум ибн Салама, здешний кади.
- Зачем ты пришел сюда, о ибн Салама? - своим всегдашним, равнодушным голосом поинтересовался нерегиль.
- Подойди к моим воротам, господин, и увидишь, - тихо отозвался ашшарит.
И горько, тоскливо вздохнул.
Рука Мазлума ибн Саламы дрожала, когда он разливал по чашечкам кофе.
Ушрусанец мялся и маялся, поглядывая по сторонам: негоже вот так входить в чужой дом. Сейид без охраны, с ним только он, Муса, и кто из братьев знает, что господин нерегиль вошел в дом к кади? Никто! Пусто на улице-то по дневному времени, ни души! Только ветер пыльные смерчи крутит...
Но Тарик сидел, не выказывая никакого беспокойства. Бледные губы, как всегда, кривило подобие улыбки. На самом деле Муса подозревал, что господин нерегиль не улыбается - а совсем наоборот, очень даже злится. Уж больно глаза пустые и холодные.
