Он подхватил ее под локоть — видно, боялся, что сестра опять упадет. С полминуты они танцевали молча, а потом Джеми спросил:
— Что-то не так? Я ведь чувствую, ты чего-то недоговариваешь.
Мэй набрала в грудь воздуха, и тут скрипнула входная дверь.
Они с Джеми разняли руки и повернулись лицом к матери.
Аннабель Кроуфорд, невысокая, как и ее дети, была худой, потому что питалась одними салатными листьями. Ее волосы отливали лимонной желтизной, а прозрачные зеленые глаза цветом походили не на изумруды, а на старомодное глицериновое мыло. Она выглядела неброско и легко затерялась бы в толпе, если бы не лоск и невероятная элегантность во всем — даже ее прическа блестела, как лаковая. Это придавало Аннабель какой-то льдистый глянец, который неминуемо притягивал взгляды.
— Джеймс, — произнесла мать, складывая руки на груди, — Мэвис. Хорошо повеселились?
Она холодно оглядела Мэй, и та вдруг остро осознала, что стоит в грязных после падения джинсах. Топ-корсет с черным кружевом и розовыми ленточками, который так и кричал «здесь начинается самое интересное», мать тоже не одобрила.
Мэй вздернула подбородок.
— Да, пожалуй, вечеринка удалась. Все, как я люблю: выпивка, колеса, случайные связи, ритуальные жертвоприношения.
— И танцы, — добавил Джеми. — Хочешь потанцевать, мам?
Аннабель Кроуфорд, судя по лицу, охотнее наелась бы грязи, и все же она протянула сыну холеные руки, и в первом же па Джеми в ногу вонзилась шпилька ее туфли.
Мэй почти не сомневалась, что беда не в неумении танцевать — родители любили спорт, водили их с братом в тысячу разных секций (из которых в итоге осталась только танцевальная). Нет, мать просто не умела найти с детьми общий язык.
С тех пор как Мэй и Джеми вернулись из Лондона — после «вопиющего мегапрогула», по мнению Аннабель, устроенного детьми в отчаянной попытке привлечь к себе внимание, — мать старалась уделять семье больше времени. Затейница из нее была никакая, но Джеми это не смущало. Он просто радовался.
Мэй была благодарна матери за старания, особенно после того, как отец запретил ездить к себе под тем предлогом, что детям нужна спокойная обстановка. Его дочери, правда, отлично жилось и без родительского присмотра, так что Аннабель могла и не напрягаться.
— Где ты научилась танцевать? — задорно спросил Джеми.
— Ну… года три балетом занималась, — ответила мать и еще раз наступила ему на ногу.
Мэй прошла в глубь эркера и села на подоконник, обхватив руками грязное колено.
Всего месяц назад ей пришлось убить одного колдуна, чтобы смыть метку демона с брата. С тех пор Мэй просыпалась в холодном поту чуть не каждую ночь, вновь и вновь чувствуя, как течет кровь по рукам; лежала в постели с призрачным ощущением липкого тепла и разглядывала чистые, серые в полумраке ладони.
Она не жалела о своем поступке. Надо будет — без колебаний сделает то же самое. Только сегодня она оказалась не в силах пошевелить пальцем, а Джеми болтал с вожаком колдунов и смеялся.
Мелодия закончилась, и брат подошел к Мэй. От него повеяло теплом. Мэй приложилась щекой к остывшему стеклу.
— Ну так что? — тихо спросил Джеми. — Расскажешь мне, в чем дело?
— Посмотрим, — ответила Мэй. — У каждого свои секреты.
Глава вторая
ДЕМОН В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ
Ник и Алан приехали через два дня. Мэй, чтобы их встретить, не пошла в школу и теперь по привычке играла с учительницей в «верю — не верю».
— Здравствуйте, это Аннабель Кроуфорд. Боюсь, Мэвис не сможет сегодня прийти на занятия, — произнесла Мэй умело скопированным голосом матери — те же интонации, та же аристократическая небрежность. — Она, похоже, подхватила простуду на недавнем приеме. Мы просто обожаем их посещать.
— Ах, как неприятно! Надеюсь, до ангины дело не дойдет — как в прошлый раз, когда в колледже устраивали дискотеку.
В эту секунду к воротам подкатила изрядно побитая машина. Мэй ее раньше не видела (прежнюю Ник бросил на Лондонском мосту), но догадалась, что приехали они с Аланом. С трудом верилось, что люди, посвященные в тайны колдовства, разъезжают на такой колымаге — синей, в бурых прожилках ржавчины на водительской двери, похожих на стариковскую сеточку морщин вокруг глаз. Машина встала перед черными с золотом воротами, и росший рядом платан успел уронить на мятую крышу несколько желтых звездочек-листьев. Стороннему глазу вид из окна показался бы совершенно непримечательным.
Дверь с пассажирской стороны открылась, и наружу неловко выбрался Алан — солнце засияло на его медно-рыжих кудрях. Мэй вдруг поняла, что слишком сильно стиснула трубку, переложила ее в другую руку и попыталась разогнуть пальцы, но те как будто не слушались.
— Да-да, я кашляю без конца, — рассеянно сказала она в микрофон.
— Прошу прощения? — очень сухо спросила учительница. — Я думала, что говорю с миссис Кроуфорд!
— Я попыталась изобразить слова дочери, — сказала Мэй и кашлянула. — Эти приемы — сущие рассадники инфекции. Извините, меня ждут дела.
Она неловко повесила трубку — та соскользнула мимо. Мэй с укором посмотрела на сведенную ладонь и опустила трубку заново, как серьезная девочка. Зажужжал интерком. Она, не глядя, хлопнула по кнопке открывания ворот.
Алан, прихрамывая, подошел к входной двери. Хромота — это первое, что Мэй в нем заметила, когда для нее он еще был помощником продавца в местном книжном магазине и краснел всякий раз, как она к нему обращалась. Он совсем чуть-чуть припадал на ногу — походку это почти не портило, — но не скрывал увечье от окружающих. С ним Алан казался безобидным — отличная маскировка для человека, имеющего дело с колдунами и демонами.
Его брат Ник шел позади. Он всегда опережал Алана на шаг, защищая собой, или на шаг отставал, прикрывая спину. Мэй подумала, что ему, должно быть, просто не приходит в голову идти вровень. С точки зрения Ника, гулять за компанию значило тратить попусту время.
Вот уж кто никогда не выглядел безобидным. Впрочем, Ник и не пытался. На его фоне хромота Алана выглядела более жалкой. Ник двигался подобно ночной реке — текучее извилистое движение, которое глаз замечал на секунду позже. От его плавности бросало в дрожь; один взгляд — и неотступно возникала мысль: пожелай он убить, ты и опомниться не успеешь.
Сердце Мэй забилось чаще, щеки запылали. Она тут же рассердилась на собственную глупость и стала спускаться по лестнице, твердя себе с каждой ступенькой, что звала братьев на помощь, а не для того, чтобы лишний раз увидеться. В мыслях теснились заранее заготовленные, тщательно отрепетированные разумные фразы.
