— Ваше сиятельство, — проникновенно произнес Саллитан, кланяясь, — только на свадьбу. Всего на несколько дней. Не может же юная девушка выйти замуж без благословения родителя.
— Вот пусть из Каррандии и благословляет. Можно письменно.
— Вааааше сиятельство… — голос графа стал вовсе умоляющим. — Моя голубка так просила… я хотел бы — в качестве свадебного подарка… я же не прошу простить принцу Марелье все его прегрешения. Только допуск в столицу на время свадебных торжеств…
Верейн задумался. Серрьер в столице. На несколько дней. Что успеет наворотить за это время матерый заговорщик? Может быть и ничего. А может быть…
Если поставить на уши весь полицейский департамент, если всшерстить всех шпионов… может быть, удастся выловить уцелевших сторонников того покушения… Соблазн велик.
— Я посоветуюсь с его величеством и дам вам ответ через несколько дней, — сказал Верейн.
Саллитан, низко кланяясь, попытался поймать и поднести к губам руку герцога. "Эк его разобрало", — подумал Верейн, уворачиваясь. С чего бы?.. Но тут он вспомнил, что невесте нет еще тринадцати лет, и гадливо усмехнулся. На цыплят потянуло. Старый развратник. Борода сивая — и вот пожалуйста, девочку ему малолетнюю. Да еще с титулом. А Серрьеру деньги жениха свет затмили.
Ну, это их дело. Хоть и противное.
-
Уходила молча и молча возвращалась. Возникала из тумана у реки. Выступала из листвы. Высвечивалась искрами костра. Тенью выскальзывала из метели.
Протягивала ладонь. Ягоды. Собирал губами. Земляника. Брусника. Клюква. Калина…
Целовал запястье, гладил плечи, распахивал ворот.
Сеновал. Лесная поляна. Душная комната.
Потом — все.
Тряс головой. Пил крепкое. Обнимал другую.
Не верил.
Думал — приснилась.
344 год Бесконечной войны
Осенью в трактир Неуковыры пришла Ила. Была она тоща, большеглаза, с длинными черными косами, платье старое и заплатанное, а на ногах дивной красоты сапожки, мы таких сроду не видали. Ила посмотрела Неуковыре в глаза и сказала мягким серебристым голоском: "Я согласна на любую работу. Мне нужно перезимовать". Неуковыра как-то странно побледнел, потом покраснел и ответил: "Конечно, госпожа. Оставайся". Ила кивнула, подняла тонкую руку — на безымянном пальце блеснуло узкое серебряное колечко — и погладила Терка по щеке.
Она уже разговаривала с Хальмой и Нерой на кухне, а Неуковыра все стоял и хватал воздух ртом, выпучив глаза.
Ила помогала Нере стряпать, кормила скотину, драила полы, мыла посуду, иногда вместе со мной и Хальмой подавала еду посетителям — словом, была на подхвате. Терк поселил ее на чердаке в крохотной комнатке со скошенным потолком.
Потом я застукал ее с Терком. Я сунулся в кладовую — Нера послала за солью — и увидел весьма недвусмысленную картину. Они возились и вздыхали, я вылупил глаза на длинную девичью ногу в замысловатом сапожке, потом сообразил, чем они заняты, и вылетел из кладовой как ошпаренный. И налетел на Неру — не дождавшись меня с солью, она отправилась за ней сама.
— Ну? — спросила Нера грозно, потом увидела мою несчастную красную физиономию, неожиданно широко ухмыльнулась и взъерошила мои волосы. — Ладно, зайдешь туда попозже. А сейчас — марш колоть дрова!
Я тюкал топором по поленьям и недоумевал все больше. Каждой собаке в Заветреной известно, что Нера метит в хозяйки трактира и что не сегодня-завтра своего добьется. Неуковыра уже подкатывал к ней с неуклюжими намеками насчет "вдвоем и зимой теплее". По моим представлениям, Нера должна была сейчас лупить Терка ухватом по голой заднице — или с кошачьим воем рвать черные косы Илы. А она отошла от кладовой едва не на цыпочках, лишь бы не помешать.
Через пару дней Ила произнесла, ни к кому не обращаясь: "Пойду в кузню, ножи поправить", — и исчезла на полдня. Хальма ворчала: сколько можно править ножи? Посетителей было много — лил дождь, по такой погоде каждый стремится к теплому очагу и подогретому пиву, — и мы с Хальмой с ног сбивались. "Сколько нужно, столько и можно", — наставительно сказал Неуковыра, и я снова впал в недоумение. Я догадывался, чем занята Ила с Гарсом, а Терк, похоже, был в этом уверен — и нисколько не возражал.
— Не понимаю, — сказал я Хальме, когда наступило временное затишье и мы смогли присесть на лавку у кухонной двери. — Если она с Неуковырой, зачем ей Гарс?
— И Эйме, и Коллен, — добавила Хальма. — И тот бродячий фокусник на прошлой неделе.
— Наверное, она просто развратница? — предположил я. — Но почему тогда наши бабы только улыбаются и терпят?
— Не знаю, — Хальма пожала плечами. — Что-то тут, видать, нечисто.
Ила прожила в трактире, как и собиралась, всю зиму, и всю зиму то и дело уединялась с мужчинами. Часто это были проезжие, останавливавшиеся на ночь-другую, но и наших мужиков она не забывала.
Теплым, звонким от капели утром она подошла ко мне.
— Лайте, у тебя красивые плечи, — сказала она и посмотрела мне в глаза. — Сколько тебе лет, Лайте?
— Шестнадцать, — выдавил я, запинаясь.
Она улыбнулась и провела тонкими пальцами по моему лицу.
— Пойдем, — сказала она, беря меня за руку.
И я пошел, как телок на привязи.
Когда я снова смог соображать, Ила уже уходила.
— Постой, — я поймал ее за подол. — Скажи…
Она остановилась и мягко высвободила залатанную юбку из моих пальцев.
— Ни о чем не спрашивай, — блеснули глаза и зубы. — Просто будь счастлив.
Я выбрался из дровяного сарая, зацепив плечом косяк. Ноги мои подгибались, голова кружилась. Солнце казалось вдвое ярче, капель — втрое громче. Илы нигде не было видно. Зато на крыльцо выскочила Хальма, увидела меня, зыркнула угрюмо и зло — и скрылась за дверью.
Вечером я сунулся было объясниться — и получил со всего маху по физиономии. Рука у Хальмы была тяжелая.
А назавтра Ила ушла. Взяла, кивнув, новое синее платье, которое вручила ей Нера (потом я узнал, что Майра шила его ползимы), отказалась от денег, которые попытался сунуть ей Неуковыра, — и ушла по раскисшей весенней дороге, аккуратно ступая диковинными сапожками. В руках у нее был узелок с новым платьем и краюхой хлеба.
Я долго смотрел ей вслед и очнулся только от тычка в бок.
— Хватит стоять, — сказал Терк, грустно улыбнувшись. — Радуйся, что она прошла через твою жизнь. Что она пожелала — непременно сбудется… А теперь живо за водой! — добавил он уже совсем другим тоном.
Вечером, отмывая котел от присохшей каши, я слушал краем уха разговоры женщин на кухне.
— Иногда им хочется пожить среди людей, — тихо говорила Нера. — Они больше всего ценят, если их принимают за обыкновенных женщин. Мы пытаемся виду не подать, что знаем, кто они такие, но не очень-то у нас получается. Другой какой разве бы я простила! А ты и не знала? Думаю, ты доставила ей самое большое удовольствие своей ревностью и досадой, девочка. Не меньше, чем наши мужики своим восторгом. Не сердись на Лайте, он ничего не мог поделать. Если куденица хочет, мужчина теряет голову… Эй, Лайте, подбери-ка длинные уши! Нечего тут сидеть, мы о своем, о девичьем!
