— Иногда им хочется пожить среди людей, — тихо говорила Нера. — Они больше всего ценят, если их принимают за обыкновенных женщин. Мы пытаемся виду не подать, что знаем, кто они такие, но не очень-то у нас получается. Другой какой разве бы я простила! А ты и не знала? Думаю, ты доставила ей самое большое удовольствие своей ревностью и досадой, девочка. Не меньше, чем наши мужики своим восторгом. Не сердись на Лайте, он ничего не мог поделать. Если куденица хочет, мужчина теряет голову… Эй, Лайте, подбери-ка длинные уши! Нечего тут сидеть, мы о своем, о девичьем!
— Котел, — слабо возразил я.
Куденица!
— Пшел вон! — прикрикнула Нера. — Котел уже давно чистый!
Я выскочил на двор. Воздух дышал весной.
Она сказала: будь счастлив!
А потом я еще кое-что вспомнил. Хальма ревновала!
И тогда я понял, что действительно счастлив.
-
Думал — приснилась.
Думал — не было.
Было.
Надевал на палец колечко. Возвращалась — с браслетом. Надевал на запястье браслет. Возвращалась — в бусах. Обвивал шею бусами. Возвращалась — с колечком.
Не с тем. Иным.
Вложил в ладошку кривой сучок. Улыбнулась, кивнула.
Вернулась — вплетен в косу.
Теперь вплетала всегда.
Гладкий, с косым срезом. На срезе — круги.
Дарил — было четыре. Вернулась — стало пять. Потом — шесть. Семь. Восемь.
Отсчитывал годы?
342 год Бесконечной войны
Молодая королева, третья супруга его величества Леорре VIII, еще лежала в своих покоях, окруженная фрейлинами, повитухами и докторами, отряд мамок и нянек толпился в комнате новорожденного, сдувая с него пылинки, а уже пора было праздновать великий день. Наконец у Леорре VIII появился наследник. Девчонки — не в счет. Выдать замуж выгодно — и вся недолга. Мальчик — другое дело! Король ликовал. Принцессы Клеона, Марона и Таира, старшей из которых было уже двадцать лет, всеми забытые, сидели рядком в будуаре Клеоны и грустно обменивались впечатлениями.
А Леорре-Сеотто-Марилл Фармелин, принц Кейсанский, был занят самым важным делом в мире. Бессмысленные младенчески голубые глаза сейчас были прижмурены, рот сосредоточенно чавкал и причмокивал — ребенок ел, пихая стиснутым кулачком большую, обильную грудь кормилицы Илоды.
Когда его оторвали от источника наслаждения, чтобы предъявить двору, Леорре-Сеотто-Марилл Фармелин закономерно возмутился и заорал. Громкость крика свидетельствовала об отменном здоровье наследника престола. Его величество поднял мальчика над головой.
— Его высочество наследный принц Леорре! И даст бог — будущий государь ваш, Леорре IX! — провозгласил король, весь сияя от счастья. Придворные разразились приличествующими случаю возгласами.
Принц орал, возмущенный бесцеремонным обращением с его особой.
Наконец наследника вернули в руки Илоды, и он угомонился, найдя сосок там, где ему и следовало быть, и замолчал, удовлетворенный.
Его величество действительно был в наилучшем расположении духа по случаю столь долгожданного отцовства. И самые невероятные прегрешения были прощены, самые невероятные просьбы исполнены. Даже барона Авериса, захваченного в плен при Тальяре в летнюю кампанию, отпустили обратно в Великую Айтарию, чтоб ей пусто было.
А принц Серрьер получил условное прощение и позволение поселиться в Энторете — до тех пор, пока его царственный брат доволен его поведением.
Лоррена билась головой об стену, рыдала, кричала, что теперь можно не выходить замуж — но отец был непреклонен. Саллитан выполнил свою часть сделки — вернул Серрьера в столицу. Никаких отступлений. Никаких разрывов помолвок.
В день, когда ей исполнилось тринадцать, она предстала перед алтарем об руку с ненавистным графом.
Личико ее было немного бледным, но спокойным и безмятежным.
-
Отсчитывал годы. Помнил каждое касание. Каждую улыбку. Каждое молчание.
С другими — говорила.
Его — трогала.
Думал — немая. Оказалось — нет. Просто слова не нужны. Зачем?
Тело к телу. Пальцы сплетены. Волосы смешаны.
Какие слова…
Глупо.
343 год Бесконечной войны
Терк Неуковыра был не простой человек.
Сам о себе он никогда не рассказывал, но слухи о нем в Заветреной ходили самые невероятные. И когда я объявился в трактире, сельские сплетники явственно обрадовались новому, еще не шуганному слушателю. Так что весь первый год жизни в "Толстой кружке" меня то и дело останавливал старый Ульх, или болтушка Кайла, или любитель таинственных историй Эйме, или еще кто — и я узнавал много нового и удивительного про своего хозяина. В некоторые легенды о Неуковыре поверить было невозможно, другие выглядели вполне правдоподобными.
Рассказывали, например, что у Терка была фамилия. И имя его звучало совсем иначе. И был он незаконным сыном одного очень знатного человека, ныне известного не только каждому жителю Западного Кабрана, но и каждому гражданину Великой Айтарии. Когда я впервые об этом услышал, немедленно спросил: "Неужели — самого Айтара?" — "Нет, — Эйме снизил голос до заговорщического шепота, — но почти". Я не понял, кого он имел в виду.
Говорили так. Очень Знатный человек, еще не ставший главой своего рода, в юном возрасте изучал радости плотской любви с одной из служанок в родном замке. Ну и получился у него нечаянно ребенок, впоследствии ставший Терком Неуковырой. Дело житейское, случается сплошь и рядом — и отец Очень Знатного человека поступил так, как было принято среди людей его круга. Служанке было выдано приличествующее приданое (ходили слухи, что целых сто далеров) и найден муж из торгового сословия, как раз нуждавшийся в деньгах, дабы основать свое дело. Муж должен был подобающе растить и воспитывать кукушонка, заботиться о его матери, не попрекать грехом (да и какой грех — не отказать Очень Знатному человеку?), а в остальном волен был жить как ему заблагорассудится. Да, еще он был обязан по первому требованию отчитываться о здоровье и успехах кукушонка перед его сиятельным дедом или папой, буде те пожелают проявить интерес. Впрочем, обязанность эту ему ни разу не пришлось исполнять.
Лавочник был честным человеком и блюл все пункты договора, но без души. Он очень быстро родил своих собственных сыновей и дочек, общим числом семерых, и конечно, предпочел бы вкладывать деньги в них, а не в чужого подаренка. Глупо было бы оставить ему, скажем, лавку, хоть и принято было делать наследником старшего сына. Но лавочник привык считать старшим все-таки кровного своего белобрысого краснолицего Аску (или Юфку, или как его там звали), а не тощего черного галчонка с врожденным изяществом потомственного воина.
