— Зорин, — крикнул ему Голицын, — иди к нам!
— Благодарю, — сухо отозвался тот и прошел дальше, даже не демонстративно, а как-то равнодушно проигнорировав приглашение, будто ему было плевать вообще на всех.
Он добрался до одного из верхних рядов — наиболее пустого — и сел в одиночестве у окна. Некоторое время я всматривался в него, ожидая увидеть широкие фиолетовые волны тщеславия или кровавые гордыни. Однако волны, еле заметно окутывавшие его, были тонкими и бесцветно-мутными, как дымка. Так обычно выглядит отчаяние. Не люблю работать с этой эмоцией — она затягивает.
— Какой-то нелюдимый, — прокомментировал Генка, тоже проводив его глазами.
— Возможно, просто необщительный, — возразила Роза. — В отличие от некоторых, — с легкой язвинкой добавила она, — которые трещат без умолку…
Я аж невольно усмехнулся.
— Это ты сейчас кого хотела обидеть, — мигом среагировал друг, — Сашку или меня?
— Сдается мне, — заметил я, — что сразу обоих.
— Может, вернем ее на место?..
В следующее мгновение по академии звонкой трелью разнесся звонок. Ровно в ту же секунду, словно подавая пример пунктуальности, в аудиторию вошел Ковалевский с книгой в руке и захлопнул дверь, явно показывая, что после него сюда никто не войдет.
— Тишина, — бросил он.
В воздухе тут же повисла тишина, нарушаемая лишь его шагами, а затем скрипом стула за преподавательским столом. Не успел он устроиться, как в дверь раздался робкий стук, и симпатичная блондинка осторожно заглянула в проем.
— Можно?
— Имя, — невозмутимо уточнил Ковалевский.
— Белла Розанова… — краснея, пролепетала девчонка.
Он неторопливо записал что-то на лежащий перед ним листок.
— Закройте дверь, — после сказал он. — С той стороны.
Не сказав ни слова, девушка испуганно вынырнула в коридор и плотно притворила дверь.
— А я бы ее пустил… — пробормотал рядом Генка.
— Одно опоздание — предупреждение, — сообщил Григорий Николаевич оставшейся аудитории, — три — наказание.
От такого начала урока тишина стала еще гуще.
— Это, — он поднял со стола толстую книгу в твердом переплете, которую принес с собой, — учебник по теории магии, и ваша любимая книга на ближайшие полгода. Так что записываем, — его цепкий взгляд прошелся по рядам скамеек, — что нужно взять в библиотеке…
Воздух мигом наполнился скрипом парт и шелестом листов. Окунувшись в чернильницы, перья бодро зачиркали по бумаге.
— Маг — это оружие, — продолжил под этот аккомпанемент Ковалевский. — Но между спусковым крючком пистолета и человеком всегда есть мозги и воля, которые решают, нажать или нет. Так вот с магией все точно так же. В умелых руках она полезна, а неумелые проще отрубить. В старину, кстати, так и делали…
Тишина по плотности уже напоминала стену. Студенты молча переглядывались, не зная, как на это реагировать. Что-то подсказывало, что дай ему волю — он бы и сейчас рубил.
— Но с этими подробностями, — с иронией добавил Ковалевский, — вас еще любезно познакомят на магзаконности… Итак, современная теория магии состоит из четырех крупных разделов: боевая магия, артефакторика, магремесло и менталистика. Разница между ними фундаментальна и определяется видом энергии и способами работы с ней. Боевая магия — это преобразование собственной энергии в силу, способную менять реальность…
— Я так и знал, что будет сложно… — посетовал рядом Генка.
Роза еле слышно шикнула, чтобы не отвлекал.
— Артефакторика и магремесло, которое иногда еще именуют целительством, а порой и попросту колдовством, завязаны на передаче собственной энергии неживым и соответственно живым объектам. Ну а менталистика единственная из всех работает с чужой энергией, управляя ею… Ментальная магия вообще самая коварная. Берет ваши эмоции, залазит к вам в голову и может делать все, что хочет, и с вашим мозгом, и с вашим телом…
В следующее мгновение те студенты, которые слушали внимательно — а таких тут большинство, включая и меня, — поежились от внезапного сквозняка, промчавшегося по аудитории. Порыв был ледяным, как зимняя вьюга — несмотря на солнце за окном и жару первых осенних дней. Вот только листы на столах даже не зашелестели, потому что этот воображаемый сквозняк коснулся лишь наших мозгов. Хмыкнув, я уставился на внешне невозмутимого Ковалевского. Как там говорил Лёня: менталистов тут два студента, директор и один преподаватель? Уже можно и не спрашивать какой. Вопрос у меня теперь был другой.
— А почему в нашем расписании нет менталистики?
— Если хотите задать вопрос, — Ковалевский медленно повернул голову в мою сторону, — надо поднять руку.
Я тут же вскинул руку, и он как ни в чем не бывало кивнул.
— А почему в нашем расписании нет менталистики? — повторил я.
— Менталистику, как и артефакторику, изучают только на старших курсах, — ответил он.
— А почему?
— Артефакторика требует прочных базовых знаний, а в менталистике нет особой надобности.
— Как и в менталистах! — вякнул на всю аудиторию Голицын, явно еще не сообразивший, что преподаватель тоже менталист.
Ковалевский неожиданно усмехнулся.
— Так много кто думает, поэтому менталистам крайне важно служить во благо, — его взгляд выразительно проехался по мне. — Ни одно социально значимое действие менталиста не останется незамеченным.
Я снова поднял руку.
— Почему?
— Вы не слышали про международный реестр магов стратегического значения? — Ковалевский на этот раз ответил вопросом на вопрос.
Тишина в аудитории то ли означала, что никто не слышал, то ли намекала, что никому неинтересно. Моя рука опять взлетела в воздух — по ощущениям, ее уже можно было и не опускать.
— Что такое международный реестр? — спросил я.
— Самый актуальный для вас вопрос, — с сарказмом заметил Григорий Николаевич. — Согласно международной конвенции, туда заносятся сильнейшие стихийные маги, все специалисты по высшей магии, а также менталисты в обязательном порядке.
Я тут же вскинул руку.
— Нет, Александр, — опередил он мой новый вопрос, — вас еще там нет. Сперва вы закончите академию и получите ранг, и только после этого вас туда официально внесут. Однако не стоит огорчаться, скорее надо радоваться, потому что находиться в этом реестре — все равно что жить под постоянным наблюдением. Это очень большая ответственность… Еще вопросы у кого-нибудь есть, или я могу продолжить? — он обвел глазами ряды парт.
Тишина сгустилась еще ощутимее. Все молчали, словно им и правда нечего спросить. Меня же просто разрывало от вопросов. Я снова поднял руку.
— А как появилась магия?
— Точно не известно, — ответил Ковалевский, — есть лишь версии.
— А когда?
Его губы тронулись в ухмылке.
— Александр, я настоятельно рекомендую вам посвятить свободное время этой славной книге, — он показал на учебник на своем столе. — Вы удивитесь, сколько можно узнать, если хоть раз ее открыть…
— Открыть книгу не так же легко, как плюнуть! — снова подал голос Голицын, очевидно надеясь всех рассмешить.
Повернув голову, Григорий Николаевич мазнул по нему взглядом, и тот мигом заткнулся.
— Не помню, — сухо произнес Ковалевский, — чтобы давал разрешение хоть кому-то язвить на моих занятиях.
Ага, кроме самого себя.
Остаток урока перья скрипели по листам, фиксируя весьма муторные положения теории магии. Перед самым звонком он дал нам столько домашней работы, что, видимо, придется разом осилить треть учебника. Стоило занятию закончиться, как студенты захлопнули тетради и повскакивали с мест, спеша убраться отсюда как можно скорее и наконец выдохнуть. А вот у меня еще оставались вопросы.
— Я вас догоню, — сказал я друзьям.
Кивнув, Генка и Роза ушли вместе со всеми, а я направился к преподавательскому столу. Ковалевский встретил меня без особого удивления.
— Григорий Николаевич, — начал я, — посоветуйте, пожалуйста, как мне поскорее научиться магии?
Собственно, этот вопрос сейчас был самым актуальным.
