Игнорируя сдерживаемое лишь страхом перед Ганфалой и молчаливым попустительством Хозяина Дома недовольство других Орнумхониоров, Горхла взвалил обезглавленное тело на плечи и бросил в шестиугольный бассейн под косматой звездой. Туда же, непочтительно поддетая носком карлика, полетела вмиг пожелтевшая голова. Оливковая, с недобрыми серебристыми отблесками жидкость стала юноше бесславной могилой.
На выходе из Арсенала взгляды Ганфалы и Герфегеста встретились.
– Так нельзя, – сказал Герфегест.
– Так можно и так должно, – отозвался Рыбий Пастырь. – Помни – Священный Остров Дагаат в руках Гамелинов. В руках бездушной ведьмы Харманы и мятежного урода Стагевда. В руках людей, что убили твою женщину и едва не убили тебя. Мы не имеем права быть мягкотелыми. Иначе они сожрут нас.
Герфегест не знал, что возразить Ганфале. Сильные мира сего всегда правы. И всегда жестоки.
11
За время их отсутствия в Наг-Киннист прибыло сразу два посольства.
Первое – от Ганантахониоров, южных соседей Орнумхониоров. До главы Дома Ганантахониоров дошли слухи о прибытии в Наг-Киннист флагмана императорского флота. Первый Ганантахониор явился лично в сопровождении двух старших сыновей засвидетельствовать свое почтение властителю Синего Алустрала.
Злая ирония судьбы действительно уготовила ему встречу с Ланом Красным Панцирем. На погребальной церемонии Лана Красного Панциря.
Второе посольство прислал Стагевд, глава Дома Гамелинов.
Герфегест не знал этого. Предоставив Ганфале самому вершить судьбы Алустрала в обществе Горхлы и Ваарнарка, он со всех ног ринулся в правое крыло дворца Орнумхониоров, где находились гостевые покои. Он знал – там его ожидает Киммерин. Но дверь была заперта.
– Киммерин! – крикнул Герфегест сквозь дверь, удивляясь своему непривычно хриплому голосу.
За дверью стояла непроницаемая тишина. Но это не была тишина пустой комнаты, скорее – безмолвие затаенного присутствия. Идущий Путем Ветра чувствовал едва уловимое колебание воздуха. Едва слышный шорох нежных дворцовых тканей. Герфегест успокоил себя тем, что Киммерин испугалась его отчужденного голоса.
– Киммерин, открой! Что за глупые игры?
Такая знакомая тишина. Улыбка сошла с губ Герфегеста. Больше успокаивать себя было нечем и незачем. Неужели случилось?
Не задумываясь над тем, как он будет выглядеть в глазах двоих слуг – одного в колпаке постельничего и второго с метлой уборщика, чьи пройдошистые физиономии виднелись в конце коридора, Герфегест отошел к противоположной стене.
В один бросок преодолев шестилоктевый коридор, Герфегест вышиб дверь ударом литого плеча.
Он остановился вовремя. В двух пядях от его груди застыло, словно бы пребывало здесь предвечно, широкое лезвие копья короткого боя.
12
Под Солнцем Предвечным все повторяется трижды.
В первый раз из Пустоты восстает нечто и приходит пред взоры смертных – удивлять, ужасать, восхищать.
Во второй раз пришедшее из Пустоты предстает в кривом зеркале Повторения. Зачем? «Служить Равновесию», – говорил Зикра Конгетлар.
В третий раз пришедшее из Пустоты является в новом обличье, которое дано познать немногим. «Чтобы сожрать себя и уйти в ничто», – пояснял Зикра Конгетлар.
Зачем сожрать себя и уйти в ничто? «Чтобы прийти вновь, прийти изменившимся», – учил Зикра Конгетлар.
В сумеречных покоях Киммерин Герфегест разглядел немногое, но многое понял.
На ложе угадывался силуэт обнаженной девушки. Это была, несомненно, Киммерин. А перед Герфегестом, сжимая древко копья, застыл Двалара.
Двалара тоже был обнажен и в нем Герфегест узнал себя.
Вот он, Герфегест, в тот день, когда трое посланцев Ганфалы пришли спасти его жизнь от людей Гамелинов. Нагой и преисполненный решимости отстоять свою любовь. Герфегест, явившийся в кривом зеркале Повторения.
Словно следопыт в богатой зверьем чаще, Герфегест втянул носом спертый воздух покоев. Воздух был напоен терпким, таким сладким и таким знакомым запахом Киммерин. Да, милостивые гиазиры, сомнений быть не могло – Двалара обладал ею. Его Киммерин. Его?
– Ты служишь Равновесию? – спросил Герфегест глухо.
Двалара не понял его.
– Я служу себе. Ты, Рожденный в Наг-Туоле, слишком быстро позабыл свою прошлую подругу. Я так не умею и не хочу. Там, откуда я пришел, принято любить то, что любил, и хранить верность.
– Красиво сказано! Скажи мне, Двалара, и много верности Киммерин ты сохранил, когда Блуждающее Озеро возжаждало жертвы?
– Твоя сила – твое право, – парировал Двалара. – Я и Киммерин в вечном долгу перед тобой. За это Киммерин одарила тебя многими ночами любви. Но теперь все должно вновь вернуться к истоку.
– Это твои слова, Киммерин? – спросил Герфегест.
– И мои тоже, – тихо ответила девушка и тряхнула своей непокорной головой. Хотела отогнать наваждение, толкнувшее ее некогда в объятия Герфегеста?
«Люди Алустрала. Вот они – люди Алустрала! Так было вчера и так есть сегодня», – подумал Герфегест.
Герфегест повернулся, чтобы уйти. Он знал – Двалара в это мгновение, сам того не желая, обязательно позволит себе расслабиться. Разговор окончен и его рука дрогнет. А вот рука Герфегеста – нет.
Не доходя до двери, Герфегест стремительно развернулся в «полужернове».
В одно вместительное мгновение его руки стали двумя ловкими и сокрушительными лапами голодного богомола. Правая поднырнула под копье Двалары снизу и перехватила древко у самых рук воина. Почти одновременно с этим – почти, но все-таки на одно мгновение позже – Герфегест ребром левой руки нанес удар по древку под самое основание лезвия.
Снесенный рубящим ударом наконечник еще звенел в углу комнаты, а Герфегест, сунув Дваларе на прощание под дых, уже шел по коридору навстречу любопытным слугам – постельничему и уборщику.
Они хотели было скрыться, опасаясь попасть под горячую руку важному господину, который водит дружбу с самим великим колдуном Ганфалой, но Герфегест остановил их зычным окриком:
– Стоять, гнилоухие!
Когда те замерли, ожидая худшего, Герфегест как можно громче, чтобы Киммерин и Двалара слышали, осведомился:
– Есть ли у вас здесь в Наг-Киннисте добрая дыра с девками?
– Есть, есть, господин, а как же, – заверил Герфегеста постельничий. – Только зачем вам дыра, когда моя миловидная дочь проводит дни и ночи в мечтаниях о таком благородном друге, как вы.
– А сейчас она дома? – весьма оживленно, что явилось для него самого полной неожиданностью, спросил Герфегест.
– Конечно, дома, господин. Она всегда дома, – обрадованно зачастил постельничий, теребя в руках свой темно-синий колпак.
