Конан оглядел палубу. Сражение приутихло, став не столь яростным.
— Достаточно! — закричал он, перекрывая шум битвы. — Оставьте этих прибрежных буканьеров. Пусть они выслушают приговор Амры и Красного Братства. Мы будем уничтожать всех морских пиратов, кто нарушит границы наших охотничьих угодий или нападет на корабли, находящиеся под нашей защитой. Отныне мы правим и в этих водах, и пусть все другие помнят об этом.
— Кто ты, Амра, чтобы претендовать на владение морем, точно так же как бароны на суше претендуют на пастбища? — сердито прокричал кто-то с носа галиота. — Ты свободный пират или высокомерный туранский адмирал?
Конан повернулся к этому человеку.
— Я сделаю все, чтобы Красное Братство правило на Вилайете! — резко отрезал он, потом огляделся, ожидая еще протестов. Но все молчали. — И запомните, если нужно, я буду иметь дело и с туранцами! Но сегодня я милосерден. Тем, кто еще жив, я предлагаю выбор. Вы можете остаться на борту этого корабля (все, кто захочет) и попытаться пригнать его назад к берегу. А те из вас, кто хочет попробовать себя и стать настоящими морскими разбойниками, могут вступить в Красное Братство! На борту моего корабля есть свободные места среди гребцов. Выбирайте.
Пираты Гарфалка оглядели разбитый галиот, который, постепенно погружаясь, плыл между рифами и каменистым берегом. Те, кого выбросило за борт при столкновении, уже взбирались на сланцевый берег. После краткого совещания те из прибрежных пиратов, у кого на берегу остались семьи, решили не покидать тонущее судно и вернуться домой. Но большая часть выживших подняла загорелые руки или шагнула вперед, присоединяясь к победителям.
Новоиспеченные члены Братства поднялись на борт галеры Фердинальда и помогли отцепить таран от тонущего корабля. Потом оба корабля Конана заработали веслами, уплывая прочь.
ГЛАВА 9. ДРУЗЬЯ И НЕДРУГИ
Возвращаясь с попутным ветром, корабль Конана вошел в бухту Джафара. Теперь над городом возвышался замок Конана — гордыми близнецами застыли сторожевые башни, наблюдая за островами, узкими проливами и далеким кусочком открытого Вилайета на западе. Замок произвел впечатление на многих пиратов, и снова они начали перешептываться о былых днях. Некоторые из пиратов даже расчувствовались и пустили слезу.
Не было таких старожилов, кто мог бы вспомнить, как выглядел замок раньше и как давно был разрушен. Скорее всего, его разрушили сами же пираты, когда впервые захватили этот остров-порт, еще до расцвета империи Турана и до прихода на остров Морских племен.
Большинству иностранных мастеровых и проектировщиков заплатили и развезли их по домам. Однако некоторые решили остаться, потому что Джафар бурлил, став одним из самых богатых портов Вилайета. Тут процветала торговля и вовсю шли строительные работы. В порту собралось множество кораблей, и среди них «Мучительница» — галера Сантиндриссы, пользовавшаяся дурной славой.
Постоялый двор «Красная рука» был переполнен женщинами-пиратами Дриссы и освобожденными ею гребцами, заново открывавшими очарование грога. Однако их высокой женщины-капитана с ястребиным лицом видно не было.
Конан расплатился с командой, пристроил различные награбленные и купленные товары, что привез, в замок или на склады возле доков. Потом широким шагом он поднялся на холм, направляясь в замок, где ждала его прекрасная Филиопа. Вскоре город остался позади. Извилистая дорожка привела его во фруктовый сад, а потом на скалистое пастбище, над которым возвышался замок, неприступный и сверкающий недавно сложенными стенами.
В конце мощеной дорожки был опущенный подъемный мост. Конан подождал, пока морские воры под командой Иваноса не подняли решетки. Если предводитель пиратов отправлялся в путешествие, то вверял кому-то охрану своей женщины и сокровищ. Иванос казался наиболее лояльным и подходящим лейтенантом для такой работы. В любом случае Конан достаточно хорошо знал его.
Пройдя через двор в башню, миновав сводчатый банкетный зал и поднявшись по винтовой лестнице, Конан не встретил ни Филиопу, ни высокого пирата из Коринта. В замке царил покой, но что-то насторожило Конана. Он быстро прошел по коридору с окнами, а потом по винтовой лестнице поднялся в западную башню. Первая спальня была их (его и Филиопы) — узкое верхнее помещение, с балконом, выходящим на залив и город.
На широкой приступке у двери стояла пара сапог. Не нежные сапожки, какие предпочитала Филиопа, а морские сильно поношенные сапоги, испачканные грязью с холмов. И разве не сабельные удары иссекли их голенища? Конан, злясь на себя самого, увидел, что черная кожа изрублена, как ухо старого задиристого кота!
Сжав серебряную ручку, Конан рывком распахнул дверь. Та с глухим стуком ударилась о стену, и за ней капитану открылась темная, окутанная тенями комната… и подтвердились его худшие страхи. В укрытой балдахином кровати отдыхало два сплетенных тела. У подножия шелкового покрывала лежали второпях сброшенное платье Филиопы, черные штаны и кожаная амуниция — настоящий арсенал: сабля, кнут и кинжалы. Вытащив из-за пояса саблю, Конан направился к кровати.
— Проснись, грабитель — кем бы ты ни был! Украсть женщину у мужчины, в его же кровати, пока он плавает далеко в море!.. Что еще ты украл, во имя Ашторета и всех дьяволов? Скажи мне… сколько стоит твоя жизнь?
Острие сабли Конана, проткнув дымчатую занавесь и широкое покрывало и подцепив последнее, отшвырнуло ткань в сторону. Другой клинок — кинжал двух пядей в длину — попытался воспрепятствовать этому… Он оказался искусно выделанным и был спрятан под одеялом! Что смертоносный нож мог делать в постели Филиопы?
— Ты очень ревниво относишься к своей собственности, Амра с Моря Запада, — голос, раздавшийся из-за занавесок, был грубым и хрипловатым, в нем не прозвучало ни одной теплой нотки. — А что ты стоишь без нее? — Лезвие с легкостью распороло занавесь, в то время как его владелец бесстрашно бросился вперед. — Или ты просто боишься, что кто-то другой может оказаться лучшим мужчиной, чем ты?
— Я не боюсь ни мужчин, Сантиндрисса, ни женщин, которые занимают место мужчин, — сказал Конан женщине-капитану. Глядя на острие ее кинжала, он держал свой клинок наготове, разглядывая высокую пиратку, одетую лишь в скудные шелка, едва прикрывающие ее голые полусогнутые и широко разведенные ноги. — Однако признаюсь, я удивился, обнаружив тебя здесь! Из всех товарищей, кого во время долгих одиноких ночей в море я и мог вообразить в постели моей женщины, ты была последней, кого я мог бы подозревать.
