Мэроу не подавал никаких признаком согласия и потому вирианец, коим незнакомец и являлся, сильнее надавил коленом. Холодное выражение лица вмиг сменилось буйством бешенства. Ругательств одно за другим вылетали из его глотки, так что превратились в поток одной нескончаемой брани. Даже в темноте были видны вздувшиеся жилы на побагровевшем лице.
— Я из тебя, щенок, мужчину сделаю. Ты у меня поработаешь! Я тебе по хорошему, а он противится! — Вирианец хотел ещё что-то сказать, но тут Мэроу всё же освободил одну руку из-под тяжести чужого тела и дотянувшись до его волос, вырвал порядочный клок. Взвыв, вирианец отклонился, дав тем самым Мэроу возможность ногой оттолкнуть его от себя и успеть вскочить на ноги. Он кинжал выставил кинжал перед собой.
Новая гримаса исказила лицо вирианца. Он так же с удовольствием пощекотал кинжалом воздух. Наслаждаясь блеском стали в пробивающемся на землю лунном свете. Рыча как дикий зверь, вирианец рванулся вперёд. Когда он оказался совсем близко от своего противника, тот изловчился упасть на землю и перекинуть нападающего через себя, так что вирианец кувыркнулся в воздухе, прежде чем приземлиться.
Мэроу не стал пытаться удержать его своим весом, вместо того он подхватил выпавший кинжал и когда вирианец вновь напал, теперь Мэроу орудовал двумя кинжалами одновременно, отбивая атаки.
К счастью, Ланта хорошо тренировали маги. А Лант, в свою очередь, так же хорошо тренировал Мэроу. В какое-то мгновение у Мэроу мелькнула мысль что, по всей видимости, Ланта тренировали даже слишком хорошо, ведь иначе и он сейчас не смог бы справляться с нападавшим. Каждое движение которого сочетало в себе как расчётливый лёд, так и бушующую ярость.
Поняв, что начинает уступать, и поборов надменность по отношению к мальчишке, вирианец тоже выхватил ещё один кинжал и теперь каждый миг металл ударял по металлу, скользя, рвясь к мягкой человеческой плоти. Вирианец присел, наклонился, делая выпад в живот, но и Мэроу выгнулся, сразу перенося тяжесть в другую сторону — развернулся и с пояса противника слезла, разрезанная надвое, лента с метательными звёздами.
И вновь перед глазами мелькнуло острое лезвие, чуть не отрезав добрую прядь волос. Вирианец намеревался повредить мальчишке глаза.
Они двигались словно по ширине невидимого круга, то занося руки верх, то сгибая одну и продолжая держать вытянутой другую.
Потеряв всю свою уверенность, вирианец с проступившим потом на лбу стал тянуть время, делая ленивые выпады, нащупывая слабые стороны. Но Мэроу не собирался затягивать бой, когда стало ясно, что неистовство ушло. А на смену ему в каждое движение нападающего прокралась расчетливость — он сделал несколько неожиданных выпадов, оставив пару царапин на теле нападавшего, увернулся, подхватил пояс и быстро добежав до первой возвышенности с вершины окликнул вирианца:
— У меня твои звёзды и я умею пользоваться ими, — это была ложь, но произнёсённая так твёрдо и уверенно, что вирианец остановился. Вновь огонь и жажда крови победили в нём трезвость ума, заставив сделать один короткий шаг. Всё его тело трясло, а глаза заливало кровью из пореза на лбу. В то же время он утешал себя, что и мальчишка тоже изрядно потрёпан.
— Что с того?! — Вирианец осторожно ступил вперёд, замер. Появившаяся в голосе маслянистость пугала хуже любой угрозы. — Попасть в меня вздумал, а у меня ножи. Один из них так и просится тебе в лоб, прям меж глаз. А?
— Я на возвышенности, кому удобнее? — бешено стучащее в груди сердце уняло свой ритм. Мэроу говорил теперь спокойно, да так уверенно, что если б в этот миг вирианец вспомнил, какой удалой перед ним лицедей — то тут же бы и разгадал фальшь. Но Мэроу был мастер масок — вольных и невольных — и потому внимая его самоуверенному тону, вирианец всё больше склонялся к мысли оставить разбирательство на потом.
— Если я пойду, ты мне её в спину пустишь, — сказал он, запахиваясь в плащ, как в кокон.
— Нет. — В ответ крикнул ему Мэроу. — Но если первым пойду я, это у меня в спине будет твой нож.
— Что правда, то правда. — Вирианец позволил себе кривую ухмылку. — Тогда пойдём одновременно, а?
— Хорошо, — был ответ и оба стали пятиться, не сводя глаз с противника. Когда Мэроу скрылся с той стороны холма, вирианец плюнул себе под ноги и ещё долгое время высматривал мальчишку по сторонам, ожидая нападения. Когда стало ясно, что угроза миновала, он выругался и быстро побежал в сторону деревни. Добрая часть его оружия была у негодника, при мысли о том, что придётся рассказывать своим, новая порция отборной ругани вырвалась изо рта. Проснулась разбуженная собака. В то время, когда собачий лай бродил по деревне от двора ко двору, Мэроу добрался до Ланта и устало упал на землю.
— Вот деньги, — с этими словами он вытащил из-за пазухи небольшую котомку и кинул её возле себя. Всё ещё дыша часто и глубоко после долгого бега, Мэроу откинулся на спину, в то время как Лант недоумённо смотрел на друга.
— Что с тобой приключилось? — после недолгого молчания осведомился Лант, продолжая неотрывно изучать Мэроу. — Вид такой…
— Вид у меня самый что ни на есть очаровательный, — перебил его Мэроу, заложив руку за голову и смотря в звёздное небо. — По крайней мере, теперь у нас есть деньги. — Сказав это, он повернул голову и посмотрел на Ланта. — Хоть и немного, но на кое-какую одежду и еду хватит. Но сразу лучше всё не тратить, я слышал, в некоторых городах нужно платить, чтобы попасть за городские стены. Или просто чтобы бродить в принадлежащих городу землях. — Колючие звёзды вновь приковали к себе взгляд.
Молча Лант протянул руку к котомке и развязав её, стал удивлённо рассматривать содержимое. Там была горсть монет и то, что некогда имело вид еды.
— Знаю, помято, но есть можно, — откликнулся на немой вопрос Мэроу. — Я так голоден, что мне, по правде говоря, всё равно как еда выглядит — лишь бы съедобно.
— Это да… — Лант всё ещё изучал содержимое котомки, ему и самому сейчас было всё равно, что раздавленное, что… — Откуда это всё? Как ты умудрился?
Мэроу подобрался и сел.
— Показывал фокусы, — не вдаваясь в пространственные объяснения, сказал он.
— Фокусы?
— Ага.
— И как?
— Сам видишь, — довольно улыбнувшись, Мэроу взял в руки то, что некогда было картошиной, а теперь являло собой неопределённую кашицу. И стал есть. — Помнишь, в долине я ведь тоже показывал несколько фокусов. Мы тогда ещё пару монет заработали. — Прожевав, сказал он. — Насколько я помню, весь добытый пирог тогда съел ты.
— А кто возмущался, что не любит мёд? — Парировал в свою очередь Лант, хрустя сухарём. Еда казалось настолько вкусной, что в это с трудом верилось. От воспоминания о ненавистной каше Зазы аппетит только усиливался. Некогда избегаемая, та каша теперь казалась самой желанной в мире.
