не придерживать, они стояли как вкопанные…
— А как вы думаете, зачем драконам бывают нужны прекрасные юные девы? Совсем не для того, чтобы их кушать! И вовсе не обязательно, чтобы заколдованный оказался ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ прекрасным принцем — ведь он не тритон, и не лягушка, он иного племени… Ой, давайте я вас всех расцелую!
И действительно расцеловала: и сэра Бертрана в усы, и меня в небритые щёки, и Тинча…
В глазах Тинча, я заметил, стояли слёзы.
— Вот, ты и опять спасаешь нас всех, дочка…
— А меня, ещё хотя бы разок, напоследочек? — ревниво промолвил дракон. И его голова величиной с автобус, на длинной шее протянулась к нам — губами трубочкой.
— И тебя, конечно!..
— И каков же он на вкус? — спросил потом угрюмо сэр Бертран.
— Как яблочко…
— Уч-чёные!.. — проворчал тем временем дракон, разворачиваясь к шеренге танков. — А-а-а! Ага! учёные! Сколько же вас тут! И как же вы мне на-до-е-ли!.. Йе-х-х-х! Приступим…
Мне, признаться, было очень интересно, что он сейчас с ними сделает. Начнёт терзать когтьми?.. или зажарит огнём, сполна расплатившись за старое?
Но ничего такого дракон совершать не стал. Ведь он был великим драконом не только Времени, но и Меры…
Опустив голову к самой земле, он просто подул:
— Ф-ф-ф-ф-фу!!!
И из пасти его вырвался белый-белый, густой словно патока туман…
И в этом тумане тотчас пропало всё: и танки с бронетранспортёрами, и многотысячная толпа людей на дороге, и море, и горы, и земля, и небо…
— А сейчас я буду петь! — торжествующе прогрохотал из тумана его голос.
3
И он спел, под грохот молний начинающейся грозы, крылами рассеивая зыбкий туман и, кружась, взмывая в небо. Что творилось вокруг? — мы не ведали, мы вчетвером, с нашими конями, стояли в кругу, где дождя не было, а из круга можно было увидеть только небо.
Он описывал круги над миром, наподобие игривого котёнка, пытающегося поймать самоё себя за хвост, увеличиваясь и увеличиваясь в размерах, и вскоре сделавшись размером во всё небо, и стал прозрачно-радужным, и сквозь него вращались вокруг Полярной остальные звёзды, и Солнце с изменявшейся Луною катились туда и обратно.
И небо стало чашей, и троекратный посох по осям катастроф указал нам три великих креста, и меч сверкал, отсекая всё лишнее, и Вселенная, как великий Пантакль, открывала нам новые и новые двери в свои бесчисленные миры…
Он пел, и его голос, подобный колоколам, от самых глубоких басов и до самых возвышенных тонов сопрано, тёк и распространялся, и не было пределов, которых бы он ни достигнул.
Он пел о глубинах небес и морей, о приливах и отливах, где непрерывно зарождается жизнь, о бездонных колодцах и хрустальных дворцах до небес, о Вере, Любви и Надежде, о птицах, облаках, Луне и Солнце, и звёздах, и о земле с её лесами, лугами, горами, пустынями, дорогами…
Обо всех тварях земных и небесных, в воде, в земле, в огне и в воздухе, живших, живущих и грядущих жить вечно.
В его пении грохотали грозы и водопады, и плескался тихий лесной ручей, и трещали поленья в зимнем очаге…
И кричали чайки, и шептали морские волны, и шептали поцелуи, и слышались крики новорожденных, и голоса речей, и песни бардов, и слова молитв, и переливы гобоев и валторн, и скрипок, и жёсткость контрабасов, и завлекающая томность саксофонов, и перезвон клавесина, и рокот фортепиано…
И вечное Колесо Фортун и перерождений вертелось и вертелось над нашими головами.
— Мелодии!.. Слова!.. О Боже!.. — не выдержал командор и первым рухнул на колени, и сорвал с головы кольчужный капюшон, и закрыл лицо руками.
Потом он стал молиться и мы, все трое, встав на колени рядом с ним, молились с ним вместе…
А когда всё рассеялось, мы увидели, что остались одни. Мы снова были только вчетвером — вместе с нашими терпеливыми конями. Не было ни толп альтарийцев, не было наступавших танков, и дыра, подобная зиявшему рту — пропала, как её и не было…
А над пробуждающимся весенним городом стояла тройная радуга.
Глава 19 — Самая короткая
И сказал Бог: вот знамение завета, которое Я поставляю между Мною и между вами, и между всякою душою живою, которая с вами, в роды навсегда:
Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы она была знамением завета между Мною и между землею.
И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга в облаке…
Бытие, глава 9.
1
Они снова въезжали в этот город, построившись в шеренгу на новой, мощёной дороге, въезжали под сень тройной радуги — как в ворота.
Вы видели когда-нибудь, какими предстают дома под сенью радуги? Они освещены чудесным белым светом…
Белели стены, вдали зеленели по склонам гор плантации винограда и чая, кивали под ветром раннего утра освещённые восходящим солнцем вершины кипарисов и золотились купола и шатры церквей и храмов. И цвели абрикосы в садах.
— Вот тебе, сэр Артур, и твой Камелот… — прошептал Леонтий.
— Всё это, скорее, напоминает мой Лимузен, — негромко откликнулся рыцарь.
Им не хотелось говорить громко. И хотелось лишь молчать, смотреть и слушать.
В этом городе не было ни заборов, ни стальных решёток, ни оград. Разве что ряды цветущей сирени, и жимолости, и жасмина, и ветви плетистых роз на перекрестьях шпалер окаймляли цветники и парки.
Вот тихо стукнул ставень. В окне второго этажа юная непоседа в ночной рубашке — "жаворонок", не иначе, пускает во двор мыльные пузырьки. Пузырьки долетают до земли или до чашечек посаженных под окном цветов и радужно лопаются. Иногда, подхваченные ветром, они во множестве летят дальше, на улицу, к ногам коней, а девочка наблюдает за проходящими всадниками.
Кони их ступали тихо, словно тоже боялись нарушить эту тишину.
Вот какая-то женщина протирает стекло витрины в своей лавке. Рядом торговец укладывает свежие овощи в лотки.
Вот дворник привычно подметает улицу.
Вот путь им пересекла стайка птиц, они расселись на ветках цветущего дерева и защебетали кто во что горазд…
А вот и дворцовая площадь — над которой ныне вновь высится башня с часами.
И их ждут возле этой башни.
2
Здесь были все они — и Дар, и сэр Джеймс Лэндмарк, и Шершень, и даже месье де Фужере (естественно, поспешно поглядывавший в зеркальце и торопливо поправляющий причёску) со своей безмолвной половиной…
Впереди, склонив выжидательно голову набок стояла высокая статная женщина в одеждах из
