— Вообще-то тебе надо привыкнуть одновременно с выпадом делать шаг вперед, — ухмыляется Рейса, — а так — ты молодец. Во всяком случае, для кузнеца или целителя у тебя получается неплохо. Мечом ты владеешь так же?
— Мечом я вообще не владею.
— Это потому, что ты целитель.
Доррин утирает лоб тыльной стороной ладони и кивает.
— А твои друзья? Они владеют мечом так же, как ты посохом?
— Лучше. Гораздо лучше.
Попавший в открытую дверь сарая порыв ветра облепляет просторные брюки Рейсы вокруг ее ног.
— Жаль... — седовласая однорукая женщина качает головой.
— Тебе жаль, что ты не родилась на Отшельничьем? — удивляется Доррин, отвязывая веревку и снимая набитый песком мешочек. — Где ты изучала боевые искусства?
— Далеко отсюда, — женщина смотрит через плечо, словно надеясь что-то разглядеть вдали. — В Южном Оплоте.
— Ты жалеешь, что покинула его?
— Бывает. Но человеку не дано получить все желаемое. Ему дается лишь то, чего он способен добиться, — Рейса на минуту умолкает, а потом переводит разговор на другую тему: — На ужин придешь?
— Пожалуй, нет. Я договорился с Бридом и Кадарой, мы встретимся в таверне.
— Понимаю. Они слишком хороши, чтобы бывать здесь.
Доррин, держа в руках свою мишень, молча ждет, когда жена кузнеца продолжит.
— Ежели ты оказываешься слишком хорош для того, что делаешь, — размышляет она вслух, мысленно возвращаясь в прошлое,— тебя в конце концов настигает хаос. Но в твоем случае это произойдет не скоро.
— Почему? — спрашивает Доррин, сматывая веревку.
— Ты еще не научился всему тому, что тебе нужно знать, — отвечает Рейса с едва заметной улыбкой. — И не принимай мои слова близко к сердцу: старухи вечно ворчат. Развлекайся со своими друзьями.
Она уходит так же бесшумно, как и пришла.
Убрав принадлежности для упражнений, Доррин чистит щеткой Меривен и переодевается в чистую полотняную рубаху и коричневые штаны. Натянув сверху тонкую кожаную тунику, он возвращается в стойло и седлает лошадь.
Клумба у заднего крыльца залита лучами полуденного солнца и радует глаз зеленью, оттененной желтизной и пурпуром шалфея. Забыв на миг обо всем, Доррин полной грудью с наслаждением вдыхает пряные ароматы.
В седло он взлетает с куда большей легкостью, чем мог даже мечтать в тот день, когда впервые взгромоздился на Меривен.
Едва свернув на проходящую за домом Яррла дорогу, Доррин нагоняет фургон, помеченный эмблемой Хонсарда, каковой самолично сидит на козлах.
— Добрый день, мастер Хонсард, — говорит Доррин, слегка склонив голову.
— День добрый, — бурчит с козлов возница.
Легкие белые облака клубятся над западным горизонтом в свете послеполуденного солнца, когда Доррин останавливает Меривен напротив трактира. Точнее, перед его обгорелыми, дымящимися развалинами.
Какой-то солдат из Спидлара придерживает коня перед покосившейся стеной и закопченной вывеской неподалеку от того места, где остановился Доррин. На вывеске угадывается дно пивной кружки; верхняя часть изображения выгорела. Позади чудом не рухнувшей стены высится здоровенная, в рост человека, груда мусора и обломков, усыпанных сверху черепицей от провалившейся крыши.
— Демоны! — бормочет солдат себе под нос.
На камне возле дымящихся развалин сидит женщина с перепачканным сажей лицом и младенцем на руках.
— Господин, — умоляюще произносит она, завидев солдата, — подай на еду, мне и моей дочурке.
Воин колеблется, но потом машет рукой и со словами «а, все равно бы пропил!..» бросает на мостовую монету.
Женщина тянется за ней, но тут из проулка выскакивает какой-то оборванец. Схватив медяк, он пытается улизнуть.
— Вор! — пронзительно и отчаянно кричит нищенка. Доррин не успевает понять, как оказавшийся в его руках посох словно сам собой сбивает похитителя наземь.
— Ублюдок! — злобно рычит тот, вскакивая на ноги и выхватывая нож.
Неуловимое движение посоха — и выбитый ударом по запястью нож со звоном падает на камни.
— Отдай женщине ее монету, — говорит Доррин.
Юнец смотрит на свой нож, потом поднимает глаза на Доррина и, внезапно отскочив в сторону, припускает бегом в другой проулок.
На сей раз Доррин не успевает зацепить его посохом. Надо бы побольше упражняться верхом, но где взять время еще и на это?
Юноша поднимает нож — белая бронза окутана хаосом, болезненно воспринимаемым его чувствами, — и опускает трофей рукоятью вверх в маленький мешочек у передней луки седла.
Встреча с Кадарой и Бридом была назначена в «Пивной Кружке», а не в «Рыжем Льве» Кирила. У солдат вообще принято посещать «Кружку», тогда как завсегдатаи «Льва» — в большинстве своем горожане.
— Видно, приятель, придется теперь и нам ехать к Кирилу, — замечает солдат. — Как я понимаю, теперь, кроме «Рыжего Льва», податься некуда.
Он поворачивает серого в яблоках коня и направляет его вверх по улице. Доррин, бросив последний взгляд на сгоревшую гостиницу, берется за поводья, но его останавливают жалобные причитания нищенки:
— А мой медяк, господин? Как же мой медяк?
От нее исходит ощущение хаоса, однако не зла, а просто беспорядка.
Порывшись в кошельке, Доррин бросает ей медяк, а потом, взяв двумя пальцами отобранный у воришки нож, кидает ей и его:
— Возьми. Может, сумеешь продать.
Порыв жаркого ветра бросает ему в лицо сажу, и Доррин смаргивает, а когда открывает глаза, нищенки перед развалинами «Кружки» уже и след простыл.
Возле конюшни «Рыжего Льва» Доррин спешивается и, держа поводья в одной руке, а посох в другой, заглядывает под узкий навес.
— Привет, целитель, — говорит кудлатый конюх, волокущий тюк сена к стойлу.
— Привет, Ваос. Сегодня у тебя конюшня битком набита.
— Кирил будет рад, но вообще-то от солдатни одна морока.
— Что, все они так уж плохи?
— Демоны, конечно же, нет! Но почем мне знать, кто из них расщедрится на хорошую выпивку, а кто будет скупердяйничать? Ну а скупердяи нам ни к чему... Поставь свою кобылу в крайнее стойло, рядом с Кириловой. Он весь в делах и ничего не заметит, а лошадки обе славные, так что они поладят.
— А можно?
— Раз я сказал, значит, можно. Положись на меня, целитель.
— Спасибо, приятель, — с улыбкой говорит Доррин, потрепав Ваоса по плечу. Тот выразительно посматривает на свой тюк. Заметив это, Доррин отставляет в сторону посох, вручает юнцу поводья и взваливает кипу сена себе на плечи.
— Нести-то куда?
— Брось в ту кормушку, во втором стойле. Я потом веревки разрежу и раскидаю куда требуется.
