Камень поднялся с ладони мага с третьего раза. Некоторое время он висел неподвижно, потом, все же, прострелил золотистой нитью вправо – и упал опять.
Ахивир закусил губу.
- Здесь все как-то не так, - помедлив, пробормотал он. Поймав встревоженный взгляд Альваха, придал лицу нарочитую уверенность. – Магия Лея… раньше я пользовался ею… ну вот как ушами или нюхом. Как третьей рукой. А теперь приходится тащить ее к себе… как через кисель. Ну… хоть так. Бабский мир, что с него возьмешь.
Он подобрал брошенный романом топор и сунул его в крепление за спину.
- Дорогу мы видели, - он посмотрел в смятенное лицо юной романской девы и против воли усмехнулся. – Ну что, идем?
========== - 22 - ==========
Несмотря на то, что на первый взгляд от Прорвы дорога увиделась им ровной до самого горизонта, в действительности все обстояло иначе. Путникам то и дело приходилось спускаться по насыпям и карабкаться на возвышенности. Земля едва ли отличалась от той, по которой они привыкли ходить в мире Лея, но все прочее даже спустя долгое время казалось удивительным и необычным.
Более всего бросалось в глаза обилие крупных насекомых. Жуки, пауки и мотыли, с длинными, изломанными лапами и прозрачными брюхами, которые переливались всеми оттенками цвета, были повсюду. В отличие от тварей Прорвы они не нападали, наоборот, разбегаясь при появлении нежданных человеческих гостей. Но вид их все равно внушал тревогу. Тучные стаи бабочек – от мельчайших, до огромных, размерами более боевого геттского крюкоклюва, порхали повсюду. Их красные, розовые и лиловые окрасы изумляли яркостью и, в то же время, гармоничностью сочетаний с прочими красками, щедро насыпанными вокруг. Заросли сиреневых кустов, необычной формы красные цветы, каждый из которых выглядел как полураскрытые для поцелуя женские губы, произраставшие вокруг во множестве грибы - от малых, до таких, которые были выше Ахивира, все это указывало на то, что в мире Лии зима не наступала вовсе, либо для нее теперь было не время. И на всем – растениях, обитавших среди них тварях, даже неровностях почвы, лежал какой-то отпечаток гладкости, округлости, словно создававший этот мир творец любой ценой избегал острых углов. Незаметное сперва, спустя какое-то время это качество, вкупе с синим светом, начинало оказывать гнетущее впечатление на гостей из иного мира. Но они упорно продолжали двигаться по пути, который время от времени указывал им золотистый луч, пробираясь сквозь заросли трав, цветов и грибов на высоких, тощих ножках, многие из которых размерами превосходили деревья.
Становилось жарче. Ахивир и его спутница давно распустили завязки на мехах, и несли на себе шубы только из соображений удобства – чтобы не занимать лишним руки или спину. Оба уже порядком взмокли и утомились. Вот почему, когда заросли кустов и грибов неожиданно расступились, являя каменную проплешину, которая образовывала неширокую, чуть приподнятую выемку в земле, путники впервые за долгое время переглянулись с едва заметным облегчением. Выемка была заполнена водой, от которой шел пар. Не сговариваясь, гости из мира Лея сбросили мешки в траву и, подобравшись к самой выемке, с наслаждением погрузили туда вымаранные во мгле Прорвы руки.
- Водица теплая, почти горячая, - Ахивир сорвал с плеч волчью шкуру и швырнул ее к мешкам. – И, вроде бы, нету вокруг никого опасного. Не чую. Можно ведь и искупаться, а? Как считаешь?
Романская дева покосилась на него и, конечно, ничего не ответила. Однако сомнения на ее лице были более чем красноречивы. Ахивир понимал – дело было не только и не столько в настороженности опытного воина из-за незнакомого мира и незнакомого места, в котором могла подстерегать опасность. Юная романка, которая была покрыта мерзкой, уже подсохшей слизью почти по колено и до сей поры долгое время не имела возможности даже ополоснуть рук, наверняка могла бы обрадоваться возможности смыть с себя всю дальнюю дорогу и волнение нескольких последних часов пути.
Могла бы, если бы не страх. И, как догадывался Ахивир, велльский охотник вызывал у нее куда больше опасений, чем все твари обиталища Темной Лии.
Ухмыльнувшись, Ахивир стянул рубаху, которая за долгие дни пути, высыхая от пота, на привалах уже обретала твердость хлебной корки, а вслед за ней и прочее. Голова чесалась до сих пор – то ли от воспоминаний о недавно хозяйничавших в ней пауках, то ли от многонедельной немытости. Бросив еще один взгляд на нерешительно хмурившуюся романку, которая не выказывала никакого смущения от его наготы, Ахивир перелез через окаймление водоема, которое на проверку оказалось не каменным, а словно вылепленным из твердой грязи. И со стоном удовольствия опустился на дно, оказавшись в горячей воде почти по шею.
Некоторое время романка топталась посуху. По-видимому, в ее душе происходила настоящая борьба. Но, как и предвидел Ахивир, романская привычка к частому омовению, которая у веллов считалась хлопотливой и даже вредной для здоровья, в конце концов сделала свое дело.
Бросив подозрительный взгляд в его сторону, девушка стала быстро разоблачаться. Она стащила полушубок, штаны, сапоги и платье, оставшись только в длинной нижней рубашке. К досаде Ахивира, рубашку она оставила и перед тем, как зайти в воду, очень тщательно прополоскала всю подшубную одежду. Должно быть, немытость все же доставляла ей куда больше неудобств, чем ее спутнику. Покончив с этим и разложив выстиранное на просушку, романка, наконец, позволила себе осторожно войти в воду и присесть на незаметный со стороны уступ, в отдалении от мага. Некоторое время она пребывала в настороженности, однако, потом, похоже, сильная усталость, женское недомогание и расслабленность от горячей воды сделали свое дело. Запрокинув голову, девушка примостила ее в ложбине на грязевой кромке водоема и прикрыла глаза.
Потирая шею и подмышки, Ахивир украдкой поглядывал на нее. Хотя женское тело почти до самых колен прикрывала полотняная рубашка, мокрая ткань облепляла девушку со всех сторон, делаясь полупрозрачной, и позволяя видеть все совершенные округлости и соблазнительные изгибы. Вне всяких сомнений, сотворившая это тело ведьма была по-настоящему искусна. Родись она мужем где-то в империи Вечного Рома, ее скульптуры сделали бы ее богаче многих богачей и прославленнее многих иных творцов. Предпочтения мужей о женских телах всегда разнились, но ведьма сумела создать такую плоть, которая нравилась каждому. И, должно быть, усилила привлекательность своего шедевра почти забытой в мире Лея женской магией, действие которой здесь, у Лии, увеличивалось многократно. Никогда не волочившийся за женами Ахивир теперь сгорал от желания и страсти, тяготясь невозможностью прикоснуться к совершенному телу спутницы. Если в мире Лея ему удавалось сдерживать свои порывы, раз за разом вызывая в памяти видение рослого романа с жестким лицом, то теперь это удавалось все труднее. Образ Альваха – настоящего, но виденного всего единожды и несколько мгновений, постепенно изглаживался из его памяти. Зато прекрасная Марика – маленькая, сильная и гибкая, изумительно красивая, с юным, волевым лицом и жестким взглядом, умная и проницательная, один вид которой вызывал в душе Ахивира настоящую бурю – была все время перед глазами. Ее казавшееся хрупким, но крепкое и выносливое тело, густые, тугие черные кудри, приводили велла в настоящий восторг, скрывать который делалось все труднее. Вынужденный находиться рядом с ней постоянно Ахивир чувствовал, что сходит с ума. Во снах он видел девушку в своих объятиях и, иногда, на грани грез и яви ему начинало казаться, что то, что всего лишь раз показало ему проклятое зеркало – было обманом, и мнившая себя мужем романка попросту смеялась над ним и его чувствами.
