— Ссешес, ты как себя ощущаешь? Есть будешь — мы твою порцию оставили. Гречка, конечно холодная — но есть можно. — Радостное лицо Сергея, высовывающееся с боку, отвлекает от разглядывания неба покрытого перистыми облаками.
— Знаешь, Сергей — а быть наблюдателем тебе бы пошло…
…
Вот так медленно и планомерно начинается день одиннадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года для капитана партизанского отряда «Башня», простого советского дроу, товарища Рилинтара С.С.
…
Холодная гречневая каша по рецепту — "без никто", по моему, является шедевром кулинарной мысли и этому есть несколько доказательств:
Первое — её всё же можно есть.
Второе — с голодухи, она такая вкусная.
И самое главное, хорошее утреннее настроение не исчезало, а только дополнительно расцвечивалось новыми тёплыми оттенками. Даже яркое утреннее солнце, злым буравчиком иногда проникающее под капюшон, не могло испортить наслаждение от такого замечательного блюда и возникающее раздражение немедленно захлёбывалось в волнах радости — Как же сегодня хорошо!
Даже лица хумансов, приветливо улыбающиеся мне, не вызывают какого-нибудь сильного раздражения и желания залить их улыбки кровью. Ещё чуть-чуть и можно представить, что это простой семейный обед в кругу воинов Дома, правда не хватает насторожённых взглядов, приятной перчинки какого-нибудь яда в пище и добрых, сочащихся мёдом улыбок…
Стой! Какие улыбки! Какой яд! Я человек! Нет, я точно человек!
В моём мозгу мгновенно промелькнула вся сцена утренней побудки, вспомнилось замечательное настроение из-за прекрасного сна.
Прекрасного! Сна!
Мгновенно застыв и не донеся ложку с кашей до сжатого в страшной гримасе рта, я гигантским усилием воли сдержал волну зарождающейся паники и продолжил медленно пережёвывать моментально опостылевшую кашу. И даже панические вопли желудка, о необходимости его наполнить, не отвлекали меня от осмысления случившегося: Я. Только. Что. Радовался сну, в котором убил и подверг пыткам всех своих напарников. И после этого сна у меня было отличное настроение. По-моему мне явно пора в дурку и я становлюсь опасен для окружающих. В мозгу мелькнуло — спокойно, всё хорошо — тебя окружают союзники — опасности нет.
Кинув взгляд на старшину, я с большим усилием воли сдержал вырывающееся из горла рычание и елейным, добрым голосом произнёс:
— Валерий Сергеевич, я тут пройдусь ненадолго — надеюсь, за время моего отсутствия ребята лагерь не разнесут — и профессионально изобразил на лице добрую улыбку, немного испорченную проступившими за контуром губ клыками.
— Товарищ командир, вы как себя ощущаете? Всё нормально? Может с вами кто сходит. А то что-то бледновато выглядите, аж посерели весь. Тошнит наверное, после контузии завсегда так. Меня в гражданскую, когда гаубичным снарядом в госпиталь уложило, тоже потом где-то с неделю поташнивало и еда в глотку не лезла. Так может Юрку с вами отправить — просто на всякий случай?
— Не беспокойся, вроде пока живой и по малому сходить без чужой помощи способен. Ты лучше скажи, как там капитан? Оклемался уже?
Старшина перенёс взгляд на накрытого плащ-палаткой капитана, разместившегося на противоположном краю полянки и немного изменившимся голосом, произнёс:
— Железный мужик. До сих пор не оклемался, а всё равно молодцом держится. Вот сейчас телеграмму из Москвы с радистом приняли, поел и уснул. Сила воли у человека бешенная.
— Телеграмма это, как вестник? В смысле почтовая птица или ящер?
Вытаращенные глаза и странное выражение лица старшины немного подняло мне настроение, всё же при живом общении я способен адекватно воспринимать окружающих меня людей и это радует.
— Ну, это они по радио письмо получили, а вчера, когда ты, командир, без сознания валялся, в Москву отчёт о проделанной работе отправили. Вот можно вопрос — почтовых голубей видел, даже у самого голубятня по детству была. А вот почтовые ящеры это как? Как они хоть выглядят то?
Загоревшиеся глаза ярого голубятника не спутаешь ни с чем. Старшина был явным маньяком в этом отношении и судя по разгоревшимся глазам и даже чуть изменившемуся тембру голоса, когда-то в его карманах явно обретались большие запасы зерна, вымоченного в водке. Уж с такой физиономией не особо верится в покупку или честный обмен пернатыми сокровищами. Увиденная картина немного успокоила мой вскипевший разум — уж если и окружающие люди слегка сходят с ума на каких то мелочах, то мне сам ректор велел быть немного не от мира сего, самое главное держать себя в рамках просчитанной линии поведения и при дружеской улыбке — "прятать клыки".
— Тьфу — гоблин! Уговорил! Пошли, проконтролируешь на всякий случай и может, компанию составишь, а я тебе как раз лекцию по хроматовым почтовым дракончикам устрою…
…
Солнечный день, шелест листвы от лёгкого ветерка, щебетанье лесных пичушек и задумчивый голос, доносящийся из-за куста орешника, на фоне бодрого журчания:
— В корне неверно считать самыми быстрыми гонцами вульгарных миниатюрных виверн. Ну скажите, какой любитель гонок почтовых ящерок, обратит внимание на эту несуразную животинку. Где грация, где совершенство изгиба шеи. Просто представь, как выглядит эта несчастная виверна при посадке — змея с крылышками, да и только. А миниатюрный дракончик, являющийся полной уменьшенной копией Драко-нобилис, особенно хроматовые подвиды — это само совершенство. Напряжённые лапы, оснащённые внушительными когтями, готовые сорвать тело в прыжок, переходящий в стремительный, ломаный росчерк полёта, маленький огонёк рассерженной пасти, которым так удобно расплавлять сургуч для запечатывания посланий. Правда это относится только к обученным особям — обратившись к чужому вестнику за этой услугой, можно остаться без послания и с опалёнными пальцами…
Глава 23. Особенности передвижения по местности.
Ну, кто назвал это пущей? Нет, деревьев вокруг много — но проблема заключается в комплектации этих деревьев. Посудите сами, зачем совмещать вроде бы красивый лес с таким уродливым болотом? Вот и я не знаю. И пилить по этому болотцу надо до самой станции Оранчица, замечательной только тем, что в ней пересекаются два железнодорожных полотна — линия от Пружаны и трасса Брест — Минск. Заштатная, в общем-то, станция, ну домик смотрителя, бак-накопитель для воды, домов двадцать жителей и пара запасных путей. Короче — глушь небесная. И вот к этой-то глуши мы и чешем — больно место хорошее. Охраны там много быть не должно, даже в связи с недавними событиями. Всё, что есть у противника в наличии, сейчас должно ловить диверсантов в районе взорванного мной мостика. Пятна болотистой местности, перемежающиеся с довольно просторными участками лиственного леса, звонкий гул комаров и обречённое хлюпанье солдатских сапог, сдержанный мат нагруженных боеприпасами бойцов и беспощадное летнее солнце — красота!
