— Надвигается скверная погода, — сказал странствующий рыцарь, глядя на восток, откуда налетал вихрь. — Поспешите. Если ветер принесет снег и прихватит вас на перевале Мальхеур, вы окажетесь в ловушке. И тогда молите об оттепели всех богов, каких вы только знаете, почитаете и о каких слышали.
— Понятно.
— Первые дни вас будет вести Сансретура, держитесь реки. Минуете трапперскую факторию, доберетесь до места, в котором в Сансретуру впадает правый приток. Его течение укажет вам дорогу на перевал Мальхеур. Если же по воле божьей вы все-таки преодолеете Мальхеур, не особенно радуйтесь, потому что впереди вас еще будут ждать перевалы Сансмерси и Монблан. Перейдя оба, вы спуститесь в долину Саддат. В Саддате теплый микроклимат, почти как в Туссенте. Если б не бедная почва, там сажали бы виноград…
Он оборвал, устыдившись осуждающих взглядов.
— Ясно. Ближе к делу. У устья Саддата лежит городок Карависта. Там проживает мой кузен, Ги де Буа-Фресне. Посетите его и сошлитесь на меня. Если окажется, что кузен скончался либо впал в старческий маразм, запомните: направление вашего пути — равнина Маг Деира, потом долина реки Сильты. Дальше, Геральт, уже по картам, которые ты скопировал у местного картографа. Ну а коли уж мы упомянули картографа, то я не очень понимаю, чего ради ты выпытывал о каких-то замках…
— Об этом забудь, Рейнарт. Ничего такого не было. Ничего ты не слышал, ничего не видел. Даже если тебя станут пытать. Понятно?
— Понятно.
— Всадник, — предостерег Кагыр, сдерживая брыкающегося жеребца. — Всадник мчится к нам галопом со стороны дворца.
— Если один, — осклабилась Ангулема, поглаживая висящий при седле топорик, — то невелика беда.
Всадником оказался Лютик, мчащийся во весь опор, не жалея коня. О диво, конем был мерин поэта Пегас, который скакать не любил и не привык.
— Ну, — сказал трубадур, задыхаясь так, словно не он скакал на мерине, а мерин на нем. — Ну, слава всевышнему. Я боялся не поймать вас.
— Неужто едешь с нами?
— Нет, Геральт. — Лютик опустил глаза. — Не еду. Остаюсь в Туссенте с Ласочкой. То есть с Анарьеттой. Но не мог же я, в самом деле, с вами не попрощаться. Пожелать счастливого пути.
— Поблагодари княгиню за все. И постарайся оправдать нас за то, что мы так неожиданно, как это? Ну, совсем по-зеррикански, в смысле — не прощаясь. Объясни как-нибудь.
— Вы дали рыцарский обет, вот и все. Любой в Туссенте, включая и Ласочку, это понимает. А здесь… Возьмите. Пусть это будет моим вкладом.
— Лютик, — Геральт принял у поэта тяжелый кошель, — на отсутствие денег мы не жалуемся. Ты напрасно…
— Пусть это будет моим вкладом, — повторил трубадур. — Наличные никогда не помешают. Кроме того, они не мои, я позаимствовал дукаты из личной шкатулки Ласочки. Что так смотрите? Женщинам деньги не нужны. Да и зачем они им? Пить не пьют, в кости не играют, а женщинами… Ну, женщины-то, черт побери, они сами и есть. Ну, бывайте! Поезжайте, а то я еще, чего доброго, разревусь. А когда все кончится, на обратном пути загляните в Туссент, все мне расскажите. И я хочу обнять Цири. Обещаешь, Геральт?
— Обещаю.
— Ну все. Бывайте.
— Погоди. — Геральт развернул лошадь, подъехал вплотную к Пегасу, незаметно вытащил из-за пазухи письмо. — Постарайся, чтобы это письмо дошло…
— До Фрингильи Виго?
— Нет. До Дийкстры.
— Да ты что, Геральт? Спятил? И как я смогу это сделать, по-твоему?
— Найди способ. Знаю, ты сумеешь. А теперь — прощай. Давай морду, старый дурень.
— Давай морду, друг. Я буду ждать вас.
Они глядели ему вслед, видели, как он едет рысью в сторону Боклера.
Небо темнело.
— Рейнарт! — Ведьмак повернулся в седле. — Поехали с нами?
— Нет, Геральт, — помолчав, ответил Рейнарт де Буа-Фресне. — Я рыцарь странствующий, но не странный. Во всяком случае, не настолько странный, чтобы оказаться сумасшедшим.
***
В большом колонном зале замка Монтекальво царило необычное возбуждение. Привычную светотень канделябров сегодня заменяла млечная яркость большого магического экрана. Изображение на экране дрожало, мерцало, пропадало и возникало вновь, усиливая возбуждение и напряженность. И нервозность.
— Да-а, — сказала Филиппа Эйльхарт, хищно ухмыляясь. — Жаль, я не могу там быть. Немного движения мне бы не помешало. И немного азарта.
Шеала де Танкарвилль едко взглянула на нее, но ничего не сказала. Францеска Финдабаир и Ида Эмеан заклинаниями стабилизировали изображение и увеличили так, чтобы оно заняло всю стену. Они четко видели черные вершины гор на фоне темно-синего неба, звезды, отражающиеся в поверхности озера, темную угловатую глыбу замка.
— Я все еще не уверена, — проговорила Шеала, — не ошиблись ли мы, доверив руководство ударной группой Сабрине и юной Мец. Кейре сломали на Танедде ребра, у нее может возникнуть желание отомстить. А Сабрина… Ну, эта чересчур обожает действия и азарт. Верно, Филиппа?
— Мы уже говорили об этом, — отрезала Филиппа, и голос у нее был кислый словно сливовый маринад. — Установили все, что следовало установить. Никто не будет убит без крайней необходимости. Группа Сабрины и Кейры войдет в Рыс-Рун тихо, как мышка, на цыпочках, тики-топ. Вильгефорца возьмут живым, без единой царапины, без единого синячка. Это мы решили. Хотя я по-прежнему считаю, что следовало бы некоторых проучить. Чтобы те немногие, там, в замке, которые переживут эту ночь, до конца жизни просыпались бы с криком, когда им приснится то, что случилось.
— Месть, — сухо проговорила чародейка из Ковира, — есть наслаждение для умов заурядных, слабых и мелочных.
— Возможно, — со спокойной улыбкой согласилась Филиппа. — Однако наслаждением она от этого быть не перестает.
— Давайте прекратим. — Маргарита Ло-Антиль подняла фужер искрящегося вина. — Предлагаю выпить за здоровье мазели Фрингильи Виго, стараниями которой убежище Вильгефорца было обнаружено. Воистину, мазель, это была добротная, образцовая работа.
Фрингилья поклоном поблагодарила за тост. В черных глазах Филиппы она заметила что-то вроде насмешки, в лазурном взгляде Трисс Меригольд — отвращение. Улыбок Францески и Шеалы она постичь не могла.
— Начинают, — сказала Ассирэ вар Анагыд, указывая на вызванную чарами картину.
Уселись поудобнее. Чтобы лучше видеть, Филиппа заклинанием приглушила свет.
Было видно, как от скал отделяются быстрые черные фигуры, бесшумные и юркие, словно летучие мыши. Как на бреющем полете опускаются на зубцы и навесные бойницы замка Рыс-Рун.
— Почти сотню лет, — буркнула Филиппа, — не держала я метлы между ногами. Еще немного — и вообще забуду, что значит летать.
