Судя по всему, потомственному рыцарю пришлось сделать над собою усилие немыслимое, смирив себя перед инструктором, который, строго говоря, являлся всего лишь горожанином, рядовым солдатом городской стражи, некогда за особые таланты взятым на службу Конгрегацией, и не обладал даже такой малостью, бывшей в активе Курта, как пожалованное рыцарское звание. Наверняка фон Редер надеялся, что с появлением майстера инквизитора появится и некоторая отдушина: касательно него никаких распоряжений не было, а положение на сложной и долгой лестнице светских титулов он занимал незначительное. На нем барон, лишенный возможности дерзить инструктору, явно рассчитывал отыграться за все свои душевные страдания, однако Курт, как бы ни обязывала его должность к сочувствию мирянам, подниматься до столь смиренных высот сострадания и быть безответной мишенью не намеревался. Ему, кстати заметить, никаких письменных указаний, говорящих о неприкосновенности придворного телохранителя, не поступало тоже.
Около двух недель назад, сентябрь 1397 года, академия святого Макария Иерусалимского.
Помощник лекаря явился спустя считанные секунды, вид имея при том наинедовольнейший.
— Отец Бенедикт… — протянул он укоризненно, и наставник кивнул:
— Знаю, знаю, Хартман. Мне надобно беречь себя, дабы в гробу выглядеть свежим и пригожим.
— Майстер Рюценбах велел не давать вам больше. Мне было сказано четко: если наступит утомление — выгонять всех и дать вам уснуть.
— Ну, попытайся выгнать этих, — предложил отец Бенедикт с усмешкой. — Посмотреть бы, как у тебя получится.
— Ведь вы же меня подставляете, — сбавив тон до почти жалобного, произнес помощник лекаря, и тот отмахнулся одним взглядом:
— Да полно тебе, Хартман. Хансу ведь вовсе не обязательно об этом рассказывать.
— Не обязательно. Он и сам отлично знает, где, когда и какие препараты оставил. А главное — сколько.
— Я, быть может, и полуживой ректор, но все еще ректор, — заметил духовник с показной строгостью. — А в последние дни об этом стали частенько забывать.
— Пока вы в этой постели — вы пациент, отец Бенедикт, — возразил парень, пытаясь держаться хладнокровно, и тот насупился:
— Хартман. Желаешь, чтобы я сам поднялся с постели и отправился за лекарством?
— Это не лекарство, — буркнул тот, разворачиваясь к двери. — Это дрянное зелье, которое выжимает из вас последние силы.
— Мои силы, — вслед ему бросил отец Бенедикт. — Распоряжаюсь, как хочу.
— А накостыляет он мне, — напоследок выговорил Хартман, скрывшись за дверью, и Курт невесело хмыкнул:
— Рюценбах может.
— Сущность человечья, — вздохнул наставник с тусклой улыбкой. — Даже в оплоте Господних служителей, в самом сердце Конгрегации — и тут поселилась тщета. Если время пришло, ничем этого не изменить; а меня все пытаются удержать, исцелить неисцеляемое, суетятся, выдумывая новые средства. Этот парнишка с особого курса расходует собственные жизненные силы на то, чтобы поддержать мои…
— Два момента, — возразил Курт. — Primo. Из такой вот суеты и попыток бороться с тем, что всегда полагалось неизбежным, выросла современная медицина. И, надеюсь, будет расти дальше. Secundo. Быть может, миновать главной беды нельзя, однако, как вы сами верно заметили, вы все еще ректор этой академии, вы член Совета, и не только мне, я думаю, вы не рассказали и не открыли еще чего-то важного, значимого. Посему и лекарь, и юнец с особых курсов, и этот вот принципиальный помощник эскулапа — все будут удерживать вас здесь столько, сколько смогут.
— Само сострадание, — тихо проговорил Бруно. — От твоей поддержки сразу становится легче. Ощущаешь собственную нужность и незаменимость.
— Если бы я уходил с осознанием того, что заменить меня некем, — снова вздохнул отец Бенедикт, — я уходил бы с неспокойной душой.
— Это в последний раз, — объявил помощник лекаря, входя в покой со стаканом в руке. — Только один последний раз.
— Спасибо, Хартман, — проникновенно выговорил отец Бенедикт, и тот нахмурился, присев рядом и приподняв его под плечи.
— В последний раз, — повторил он строго, — больше не просите, не дам, а вздумаете и впрямь подняться — позову майстера Рюценбаха. С охраной. Вы его знаете, привяжет к постели и не поморщится.
— Не трусь, — улыбнулся наставник и, допив, вновь улегся на высокую подушку, осторожно переводя дыхание. — Объясняться с Хансом я буду сам.
— Не затягивайте разговор, — попросил Хартман, обратившись уже к посетителям. — Хоть вы имейте совесть.
— Не задержимся дольше необходимого, — пообещал Курт, и тот, кивнув, развернулся и скрылся снова за дверью своей маленькой комнатушки.
— Твои софизмы порою начинают отдавать прямой циничностью, — заметил Бруно, снова усевшись подле одра больного. — А тот, кто плохо тебя знает, как этот несчастный, может ведь в твои слова и поверить.
— Вот поэтому я лучший следователь Конгрегации.
— И самый скромный, как я погляжу.
— Сам пугаюсь, — согласился он сокрушенно. — И рад бы не скрывать своих достоинств — а никак не выходит.
— Ты лучший, — подтвердил отец Бенедикт, не дав помощнику ответить. — Однако не единственный хороший. Сам знаешь. Если, разумеется, ты помнишь содержание… как там ты выразился однажды?.. «этого чтива»?
— Этого занудного чтива, — подсказал Бруно услужливо, и Курт, поджав губы, несильно двинул его локтем в ребро. — Именно этим эпитетом он наградил сведения о деятельности инквизиторов, которые, подобно ему самому, отличились в чем-то стоящем.
— Занудное чтиво, — подтвердил Курт. — Почитай просматривал краткое содержание собственного жизнеописания; с поправками и отличиями, но в целом — одно и то же… Разумеется, я помню, — посерьезнев, кивнул он. — Помню, что было сделано, когда и кем, помню каждое имя — их было не так уж и много. Посему, если с кем-то из них доведется столкнуться в работе, я в какой-то мере уже буду их знать. Ведь ради этого мне и позволяют знакомство с личными данными других следователей, насколько я понимаю.
— Ради этого, — повторил наставник. — Но есть и еще один вывод, какой ты мог сделать, прочтя их биографию и отчеты и сведения о других расследованиях. Дабы не терять время на игры, спрошу прямо: не заметил ли ты, что самих этих расследований стало уж больно много в последние годы?
— Заметил, — отозвался Курт, мельком переглянувшись с помощником. — И не только я.
— И не только ты, — снова повторил за ним отец Бенедикт. — Припомни еще человека из охотничьего сообщества, с которым ты свел нас три года назад.
