Нат тряхнул головой.
— Нет.
— Сядь, — рявкнул Гарм. — И послушай. Ты, конечно, можешь строить из себя героя, но эта проблема сама собой не исчезнет. Вариантов у тебя не так и много. Первый — наведаться в город, есть там одно заведение, где напряжение сбрасывать хорошо. Ребята вон регулярно заглядывают… хочешь, и тебя с собой возьмут?
Нат думал.
К стыду своему, потому что мысли эти были грязными и какими-то неправильными, хотя логически верными. Он почти решился даже на эту поездку. Сам бы справился. Без конвоя, но… Нира узнает.
Или нет?
И если не узнает, то… то все равно подло это. Нехорошо. Он ведь клятву давал, там, перед алтарем ее Бога, а потом, позже, и перед Райдо с предвечной жилой… и не в них дело, но в Нире и собственной Ната совести.
— Не хочешь, — сделал вывод Гарм. — Поэтому остается одно…
— Что?
— А то самое. Жена — не ваза, чтоб ею любоваться. Нет, любоваться ты можешь, конечно, никто не запрещает, но ежели только любоваться, то этак и сдохнуть недолго… от перенапряжения. А может и вправду крышу сорвать.
Он был прав.
И Нат понимал его правоту, но согласиться… и рискнуть… он не имеет права рисковать Нирой.
— Упрямый. — Гарм высунул из дыры палец и пальцем пошевелил. — Дело твое… но гляди… Нира у нас красавица… умница. Не одному тебе приглянулась…
— Что?!
— Думаешь, человечек тот ничего, кроме кладов, не видит? Не понимает? — Палец Гарма шевелился, дыру расширяя. — Видит все и понимает. Так-то, вроде и не сволота, не полезет семью рушить, но как поймет, что семьи этой и нету, по сути…
— Убью…
— Всех не убьешь, — философски заметил Гарм и руку из кармана вытащил. — Решай проблему, бестолочь!
И по носу щелкнул.
Щелчок получился неболезненным, но обидным до невозможности.
Значит, Нат тут страдает… мучается… ищет выход, правда, не находит, но ведь не сразу же…
— Нат, — окликнул Гарм и ручищу тяжеленную на плечо положил, — все просто. Ты или веришь себе, или нет. Живое железо — не враг. Не надо его в себе давить. Научись слушать. И слышать. И не бояться себя же.
Если бы все и вправду было просто.
В дом Нат не уходил — сбегал. И, конечно, столкнулся же с Нирой.
Рыжая. Теплая.
И платье темно-зеленое ей к лицу, и сама она что кусок лета, отданный в личное Ната пользование. На рыжих волосах паутинка света и на щеке, и веснушки загорелись ярче.
— Здравствуй. — Он хотел сказать, что рад ее видеть, что соскучиться успел, пусть с завтрака пара часов прошла, но без нее время тянется медленно-медленно, и Нат оттого с ума сходит.
— Здравствуй. — Она смутилась.
И на щеках полыхнул румянец.
— Мы… можем поговорить? — Нира отвела взгляд.
Почему? И о чем говорить?
— Д-да… нет… не сейчас.
Она сожалеет.
О том, что согласилась выйти за Ната замуж. И о том, что переехала сюда… он ее забрал, не подумал, каково ей будет здесь.
Плохо.
Если бы было хорошо, то зачем говорить… и еще она скажет, точно скажет, что Нат ей не нужен… а кто нужен? Человек?
Джон Талбот?
Он несерьезный и суетливый, он сумасшедший, не малость, как то бывает с людьми, но полностью. Ему нужны только сокровища и ничего кроме… и Ниру он не сумеет оценить по достоинству…
А если она любит Талбота?
Нату придется отпустить.
И сдохнуть. Он не сможет больше жить, если ее нет рядом.
— Я… переоденусь, ладно? А то грязный и…
— Тебе больно? — Нира протянула руку, тонкие полупрозрачные пальцы с запахом меда и аптеки. — Больно, конечно… я глупая, если спрашиваю.
— Ничуть.
— Глупая. Я ничего-то в ваших делах не понимаю, но я не хочу, чтобы тебе больно делали… мне объясняли, что так надо… что ты учишься, но я не могу смотреть, как тебя калечат.
И на ресницах рыжих слезы что роса.
— Не плачь, пожалуйста…
— Я… стараюсь не плакать… не думала, что я такая плакса… — Нира смахнула слезинку и вымученно улыбнулась. — Я хотела сказать…
— Я тебя не отпущу.
Решение созрело моментально.
Должен?
Не имеет права удерживать?
Имеет. Он — муж, по закону людей, и не только их. И он не отдаст эту женщину ни Талботу, ни кому бы то ни было… неправильно?
— Я тебя не отпущу. — Он повторил это шепотом, одними губами, а Нира услышала.
— Куда не отпустишь?
— Никуда не отпущу. Никому не отдам… не позволю уйти, слышишь?
— Слышу…
Она улыбается. Почему?
Если Нат что-то понимал в женщинах, то она должна бы разозлиться… или расплакаться, или и то и другое сразу. А она улыбается так счастливо, будто бы услышала что-то замечательное. И от этой улыбки ему становится не по себе.
— Почему не отпустишь? — и спрашивает шепотом.
Шепот у нее теплый.
И сама она — янтарь.
Лето.
То лето, которое жаркое, которое пылает и с ромашками. Когда начнется, Нат соберет букет из тысячи ромашек… и васильков с полсотни. Быть может, розы и лучше, но ромашки ему больше нравятся.
— Потому что не выживу без тебя.
Это признание само слетело с губ.
И Нира удивилась.
Он видел ее удивление и немного — страх на самом дне глаз, которые как озера… и Нат знает, что это пошлость — сравнивать глаза с озерами, но ведь он не сравнивает.
Озера и есть.
Те, которые у подножия гор, аккуратные, будто стальные монеты, которые кто-то на каменных пустошах разбросал. В них темная вода, и кажется, что дно близко, рукой дотянешься, а на деле озера — бездонные стаканы. И утонуть легко.
Нат тонет. Ему даже нравится тонуть. Он бы вечность так стоял.
— Я… я думала, что тебе не нужна…
— Нужна…
— Или надоела…
— Ерунда.
— И что ты жалеешь, что женился на мне…
— Не жалею. — Нат все-таки вытянул рыжий локон, янтарно-яркий и еще немного медовый, золотой — самую малость, но куда более драгоценный, чем настоящее золото. И локон этот мягкий ластился к рукам.
— Тогда я не понимаю! Ты говоришь, что я… что нужна… и не надоела… и вообще… И все равно прячешься от меня! — Острый кулачок бьет по ребрам, которым и без того от Гарма досталось, и Нат кривится. — Извини…
— Все хорошо. Я заслужил. Я больше не буду прятаться. Клянусь! И вообще… все сделаю иначе.
— Что «все»?
— Не знаю… все — это все. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
И не плакала больше.
Он готов собрать ее слезы и стереть дорожки их, правда, тогда на щеках Ниры остается грязь, та самая, принесенная с заднего двора, с улицы… и он вдруг вспоминает, что хотел умыться. Привести себя в порядок.
А получилось…
— Я счастлива, — с уверенностью произнесла Нира.
