Баргасты, похоже, не собирались воевать после освобождения Капастана. Они хотели вернуть кости своих богов, вот-вот племена их добудут и тогда, наверное, направятся домой.
Если мы останемся одни… что решит Паран? Вид у треклятого аристократа полудохлый. Больной он. Ему в мысли боль гвозди заколачивает, а это не хорошо. Совсем не хорошо.
За спиной Хватки скрипнули сапоги, кто-то ступил на край крыши. Она посмотрела вверх и увидела рыжеволосую женщину, которую Молоток вернул почти с того света. В правой руке она держала рапиру с обломанным на треть от рукояти клинком. Кожаный доспех был изодран и покрыт бесчисленными пятнами засохшей крови. На её лице застыло странное выражение — ломкое и почти… удивлённое.
Хватка выпрямилась. Снизу доносились оглушительные крики. Она пододвинулась к женщине и сказала:
— Осталось уже недолго. Отсюда видны передние ряды баргастов. — Хватка указала рукой.
Женщина кивнула, затем сообщила:
— Меня зовут Скалла Менакис.
— Капрал Хватка.
— Я говорила с Дымкой.
— Удивительно. Она не из разговорчивых.
— Она рассказала мне о торквесах.
— Рассказала, значит?
Скалла пожала плечами, поколебалась, но спросила:
— Ты… ты посвящённая Трейка, или что-то в этом роде? Многие солдаты присягали ему, как я понимаю. Тигр Лета, Повелитель Битвы…
— Нет, — проворчала Хватка. — Не присягала я никому. Просто решила, что они колдовские — торквесы эти.
— Значит, ты не знала, что избрана доставить их. Передать… Остряку…
Хватка окинула женщину взглядом.
— Это тебя с толку сбило, да? Твой друг Остряк. Ты бы ни в жизнь не поверила, что он может стать… ну, тем, кем стал.
Скалла скривилась.
— Если честно, — кто угодно, но не он. Остряк — циничный ублюдок, любитель выпить. О да, он умён, насколько бывают умны мужчины. Но теперь, когда я смотрю на него…
— Не узнаёшь.
— Дело не только в отметинах. Его глаза… Это кошачьи глаза, глаза тигра. Такие же холодные, такие же бесчеловечные.
— Он сказал, что сражался за тебя, женщина.
— По-твоему, я послужила ему оправданием.
— Не то, чтоб я видела здесь разницу.
— Но она есть.
— Как скажешь. В любом случае, правда — вот она, прямо перед тобой. В этом проклятом доме-склепе. Подери нас всех Худ, она — во всех спутниках Остряка: не он один тут в полоску, правда? Этот человек встал между паннионцами и тобой, и этого было достаточно, чтобы втянуть остальных. Это Трич всё устроил? Может, и правда он, и может, я тоже сыграла свою роль — явилась с торками на руке. Но теперь-то я со всем этим покончила, и меня это устраивает.
И я не собираюсь больше об этом думать.
Скалла покачала головой.
— Я не склонюсь перед Трейком. Клянусь Бездной, я нашла себя у алтаря другого бога. Я уже сделала свой выбор, и это не Трейк.
— Хм. Возможно, тогда твой бог решил, что из всей этой истории с Остряком будет польза. Не только люди нити плетут и паутину прядут, верно? Не только мы ходим в ногу и работаем вместе, чтобы получить что-то выгодное обоим — и ничего не объясняем остальным. Я не завидую тебе, Скалла Менакис. Внимание смертельно, если оно — внимание бога. Но всякое бывает…
Хватка замолчала.
Ходим в ногу. Её глаза сузились. И держим остальных в неведении.
Хватка развернулась, оглядела группу у палаток, взглядом отыскала Парана. Капрал повысила голос:
— Эй, капитан!
Он поднял взгляд.
А что у тебя, капитан? Хранишь свои секреты? Лови догадку.
— Есть вести от Серебряной Лисы? — спросила она.
Все «Мостожоги» уставились на офицера-аристократа.
Паран отпрянул, будто его ударили. Одна рука прижалась к животу, словно от приступа боли. Стиснув зубы, он смог поднять голову и встретиться глазами с Хваткой.
— Она жива, — процедил капитан.
Я так и думала. Это ты неосторожно, капитан. Выходит, ты кое-что скрывал от нас. Плохое решение. Когда нас, «Мостожогов», последний раз заставили блуждать впотьмах, там почти все и погибли.
— Они близко? Насколько, капитан?
Хватка видела, какой эффект производили её слова, но какая-то часть её продолжала злиться, достаточно для того, чтобы быть жестокой. Офицеры всегда что-то скрывали. Именно это «Мостожоги» особенно презирали, когда речь шла о командирах. Неведенье было смертельным.
Паран медленно заставил себя выпрямиться. Сделал глубокий вдох, затем другой, заметно подавляя боль.
— Хумбролл Тор гонит паннионцев к ним навстречу, капрал. Дуджек и Бруд сейчас, наверное, в трёх лигах отсюда…
Брызгая слюной, Мураш спросил:
— А они об этом знают?
— Да, сержант.
— Откуда?
Хороший вопрос. Насколько тесная связь между тобой и перерождённой Рваной Снастью? И почему ты нам не сказал? Мы — твои солдаты. Мы должны биться за тебя. Так что это отличный растреклятый вопрос.
Паран сердито глянул на Мураша, но не ответил.
Сержант не собирался оставлять тему теперь, когда он перехватил инициативу у Хватки и говорил за всех «Мостожогов».
— Значит, нам чуть было не снесли головы Белолицые, нас едва не поджарили тенескаури и всё это время мы думали, что одни. Совершенно одни. Не знали, устоял союз или Дуджек с Брудом разорвали друг друга на куски и на западе нет ничего, кроме гниющих костей. А вот вы знали. Так что, если бы вы были мертвы… вот прямо сейчас, сэр…
Мы бы ничего не знали, ничегошеньки.
— Если бы я был мёртв, мы бы не говорили сейчас, — ответил Паран. — Так почему бы нам не притвориться, сержант?
— Можно и не притворяться, — прорычал Мураш и потянулся к мечу.
Остряк, припавший к краю крыши неподалёку, медленно обернулся и выпрямился.
А ну постой!
— Сержант! — рявкнула Хватка. — Ты думаешь, Рваная Снасть тебе улыбнётся, когда увидит в следующий раз? Если сделаешь то, о чём сейчас думаешь?
— Тихо, капрал, — приказал Паран, не сводя глаз с Мураша. — Покончим с этим. Я даже облегчу задачу.
Капитан повернулся спиной к сержанту, ожидая.
Такой больной, что хочет, чтобы это закончилось. Дерьмо. И ведь хуже всего… у всех на глазах.
— Даже не думай, Мураш, — предупредил Молоток. — Всё не так, как кажется…
Хватка накинулась на целителя.
— А вот это уже что-то! Прежде, чем мы ушли, ты много болтал со Скворцом, Молоток. Ты и Быстрый Бен. Выкладывай! Капитану нашему так больно, что он хочет, чтоб мы его убили, и никто нам ничего не говорит… Какого Худа вообще происходит?
