Сандер заметил это движение и улыбнулся. Отчасти — ей, сочувствующе, так как и он тоже лишь недавно сбросил свои ботинки, а еще с ощущением некоторого триумфа, или, как ей показалось, счастья.
Она больше не решалась встречаться с ним взглядом, только позволила всему идти своим чередом. И когда он поднял юбку высоко над коленками, она почувствовала себя обнаженной, открытой и незащищенной, но была не в силах отказаться от этого. Внезапный холодок заставил кожу на бедрах покрыться мурашками, по телу пробежала дрожь, и сама того не осознавая, она выгнула спину и потянулась к его руке, прильнув к ней животом в поисках тепла.
Быстрым и привычным движением он снял с нее трусики и чулки. Нагота сделала ее смелее в проявлении своих чувств, она снова пробудилась к жизни и позволила своим рукам гладить его затылок, плечи и спину. «И я сказала, что это он выпил слишком много, — смущенно подумала она. — Да это же я забыла про всякое приличие. Но я знаю, что он хочет этого. Я знаю, что ему нравятся мои ласки».
Он показал ей жестом, что она должна стянуть с него рубашку. Она сделала это дрожащими руками и почувствовала кончиками пальцев его горячую кожу. Она слабо застонала, когда гладила его по спине, и ощутила, как курчавые волоски у него на груди коснулись ее обнаженного живота. Ее соски набухли, а приятная долгая дрожь перешла в мягкие толчки по всему телу.
Прерывисто вдыхая воздух, с плотно закрытыми глазами, она поняла, что он сбросил с себя всю одежду. «Это сон, это происходит не со мной, — подумала Бенедикте, — я скоро проснусь в моей одинокой постели».
Но колени Сандера, осторожно раздвигавшие ей бедра, были вполне осязаемыми. Все это время он осыпал ее долгими, страстными поцелуями и пылкими ласками, он дотрагивался губами до ее груди, так что все в ней трепетало, он склонил голову вниз, к ее животу, и… Нет, но он не может ведь сделать такое?
Сандер опустился еще ниже, его пальцы дотрагивались до самых интимных уголков ее тела и вот достигли… своей цели… У Бенедикте перехватило дыхание, она никак не могла подобрать нужного слова, она не могла поверить в то, что произошло, она почувствовала его язык, влажный, ласковый и шершавый, по ней прокатились волны самого невероятного наслаждения и желания продолжить игру дальше.
Когда Сандер заметил, что она достигла этой стадии, он быстро повернулся таким образом, что все чувства слились в одной, самой напряженной точке его тела, которой он касался ее нетерпеливого лона. Бенедикте глубоко вздохнула, чуть не застонав от неожиданности, но у нее больше не было сил, чтобы сдерживаться, вместо этого она встретила его так, что у него не возникло никаких трудностей. Впрочем, оба были настолько хорошо подготовлены предшествовавшей игрой, что он вошел в нее очень легко.
Он начал осторожно. Медленно и нежно, он никогда раньше не чувствовал такого наслаждения, он должен был сдерживать себя, чтобы не впиться ногтями в ее кожу. Приблизилась та неизбежная боль, но Бенедикте слышала об этом и была готова вынести все.
Она мельком увидела лицо Сандера, его глаза светились счастьем, несли оттенок почти священной страсти. Она слышала его тихие, постанывающие вздохи и понимала, что он сдерживается из-за нее. Поэтому она показала ему телом, что хочет и готова принимать его любовь полностью и целиком, и, выдавив из себя еще один стон, он окончательно потерял самообладание.
Ей стало больно. Безумно больно, но она хотела отдаться ему целиком, она больше не хотела щадить себя. И в короткую, пронзительную минуту, остановив потные тела в тишине и взаимном понимании, они оба оказались совершенно вне времени и пространства. Все было кончено и, завершив заключительные ласки, прошептав нежные, утешающие слова, Сандер и Бенедикте заснули, обнявшись.
Сандер Бринк интуитивно знал, что нужно женщинам. Но в этот раз его сердце не осталось равнодушным. И он не мог вспомнить, чтобы хоть раз прежде испытывал подобное наслаждение.
Когда наступило утро и забрезжил рассвет, Сандер все еще находился в комнате у Бенедикте. С некоторыми затруднениями он все же пробрался незамеченным к себе, мимо бодрых горничных, занимавшихся утренней уборкой, и путешественников, которым надо было рано отправляться в дорогу.
Но Бенедикте счастливо сидела на кровати и рассматривала свое тело. Обнаружила внизу несколько синяков и улыбнулась.
Посмотрели бы на это те дамы из Линде-аллее!
Нет, впрочем, не надо. Эту ночь она сохранит для себя.
После завтрака они отправились назад. Они шли рука об руку, улыбались, разговаривали и время от времени останавливались, чтобы обнять или поцеловать друг друга. Пройдя половину пути, они свернули с тропинки, ведущей наверх, и нашли солнечную, укромную полянку, на которой с удовольствием повторили ночную авантюру. И на этот раз Бенедикте почувствовала, что все может быть не только больно и мучительно. Она получила представление, хоть и небольшое, о том, какой сладкой любовь может стать однажды.
Сандеру нравилась ее застенчивая, счастливая улыбка, он предвидел, как сможет открыть перед ней все радости любви.
Но затем, немного спустя, она попросила его не показывать окружающим слишком открыто, что произошло между ними.
— Я боюсь Аделе, — сказала она.
Аделе никогда не любила ее, и что-то говорило Бенедикте, что красивая городская девушка не будет чересчур воодушевлена возникшей связью между ней и Сандером.
Собственно говоря, он был весьма благодарен за ее просьбу. Ему никогда не нравилось показывать свои чувства к девушке перед другими. И если какая-нибудь из многочисленных завоеванных им слишком открыто демонстрировала их интимные взаимоотношения, он обычно становился холоден. После такого урока девушки, как правило, пугались и умолкали.
Поэтому он лишь кивнул в знак согласия и сжал руку Бенедикте, сказав, что было бы действительно разумно просто тихо и спокойно войти в дом.
Они пришли к обеду и были так заняты друг другом, что Бенедикте совершенно забыла спросить Сандера о его теории.
Теперь же пугающие события вокруг Ферьеусета снова в полную силу захватили их. Но они находились в летнем домике у немцев, и Бенедикте не знала, что именно Сандер считал бы необходимым рассказать остальным, поэтому ничего не спрашивала о его предположениях.
Но она обратила внимание на то, что Сандер стал более молчалив. Он вежливо отвечал на вопросы окружающих, но казалось, что ему необходимо переговорить с приставом Свегом. Многое из того, что им пришлось узнать от старого Эмиля, он оставил при себе.
Но вот, наконец, на исходе дня они на минуту остались одни на лужайке: Свег, Бенедикте и Сандер.
