– Нужно дождаться полуночи, – сказала она, когда они втроем приблизились к Крепости Теней. – А Глас Дракона следует повесить туда. – Она указала на ветку яблони перед входом.
Выполнив ее указание, Сёльви ушел, оставив их вдвоем возле кургана. Уже начинало темнеть.
– Садись тут и думай, – велела Элит, показывая на траву напротив входа.
– О чем?
– О чем хочется. Ни о чем. Твой дух сам найдет дорогу – просто отпусти его.
Торвард бросил на землю плащ из толстой шерсти, сел на него и устремил взгляд на спиральные завитки каменных плит, окружающих черный провал входа. Они были прочерчены чем-то белым и в густеющей тьме казались светящимися. Торвард смотрел, бездумно скользя взглядом по линиям узора, и его затягивало в такие дали, которым он даже не смог бы подобрать названия. Он думал разом о множестве вещей, как значительных, так и совсем пустяковых, и все они помещались в его голове одновременно, словно его разум вдруг стал необъятным, как у самого Одина. Он вспоминал, что сказал послам Брикрена, когда они в изумлении смотрели, как он подтягивается на ветке священного дуба, предназначенного для жертв, – как Один девять дней висел на Иггдрасиле, принеся себя в жертву себе же, и о том, что каждый человек вечно стремится вслед за Одином в его бесконечном познании вселенной. И для него, Торварда, последний год под грузом проклятия уже стал таким бесконечным жертвоприношением самого себя себе же. Жажда смерти делала его почти неуязвимым, ненависть приводила его к встрече с любовью, и ему порой не хватало силы, чтобы сдерживать свою мощь, – и он пытался выбросить ее из себя, сметая всех врагов и все преграды со своего пути. Так и что ему, такому, немного повисеть на ветке для жертв? Проливая свою и чужую кровь, сея зло и разрушение вокруг, стремясь разрушить самого себя, он, как гной из раны вместе с кровью, выдавливал из души проклятье – и теперь чувствовал, что у него получается, что он не дал себя сломить, что его усилия не остаются напрасными. Он сохранил достаточно сил и удачи, чтобы привлечь любовь женщин, способных восстановить его связь с Великой Богиней. Следуя за этим лучом, он потихоньку пробирался к свету через дремучий лес испытаний. До конца еще оставалось далеко, но был смысл идти.
А от Священного Ясеня его мысли перескакивали к тому ясеню, вокруг которого построена гридница усадьбы Аскегорд и чьи багряные листья осенью падают через отверстие в крыше прямо на столы, попадают в блюда и кубки пирующих, вызывают много смеха и шутливых «толкований» воли богов. Блеск огня, тени на резьбе столбов… Знакомые лица – домочадцы и гости, знатные ярлы и рыбаки… Вспомнилось, как однажды летом – лет пять назад, еще до смерти отца и всей этой саги с Эрхиной, – он шел через рощу возле хутора Хрута бонда, и вдруг полил дождь. До жилья было еще далеко, и он завернул в Хрутов сенной сарай, чью поросшую травой крышу было хорошо видно от тропинки. И не успел он войти и отряхнуться, как в сарай вбежала Альва, дочь рыбака Гилли. Ее тоже дождь застал на полпути к Хруту, у жены которого она хотела одолжить пару локтей полотна. Делать им было нечего, дождь так уютно шуршал по листьям, и так сладко пахла мокрая зелень через раскрытую дверь сарая. Смеясь и болтая, ничуть не надменный наследник конунга обнимал дочь рыбака, чтобы она не мерзла в промокшей рубахе, а эта влажная рубаха так плотно липла к маленькой девичьей груди, и сама Альва – с румяными щеками, блестящими глазами и мягкими волосами, которые от дождевой влаги, подсыхая, завивались на висках в кудряшки, – была так хороша, что они быстро от болтовни перешли к поцелуям и уже скоро лежали на Хрутовом сене, и его душистый запах еще усиливал их возбуждение. Торвард как сейчас помнил все это: шум и запах дождя, колючее сено – и нежную кожу Альвы, ее запрокинутое лицо с бессмысленно-блаженным выражением. И как они потом вдвоем смеясь выбирали сухие травинки из ее волос и стряхивали с рубашки – а не то каждый встречный тут же догадается, что с ней произошло по пути…
И от этих воспоминаний Торварда охватывала мучительная и сладкая тоска по дому – по Аскефьорду, где он был своим для всякого встречного, а не «королем Лохланна» и уж тем более не Драконом Восточного моря, где ему знакома каждая тропинка и каждое дерево и где его окружает привычный, безопасный мир. Даже если за безопасность этого мира иногда приходится драться – это не большая цена за то, чтобы он существовал…
– Уже пора, – прозвучал, казалось, в самих его мыслях незнакомый женский голос.
Торвард вздрогнул и очнулся. И в первый миг не понял, что же окружает его на самом деле, а что мерещится – тропинки Аскефьорда или эта равнина перед высоким округлым курганом с черным отверстием входа.
– Пора. Уже полночь, – повторила Элит, показывая на луну.
Луна была полной, и при ее ярком свете можно было разглядеть каждый камень.
– А я и не заметил, – пробормотал Торвард. Ему казалось, что он просидел здесь совсем недолго.
– Так и нужно. – Элит кивнула. – Но теперь пора.
Она приблизилась к яблоне у входа и ударила по железному треугольнику Гласа Дракона.
– Голос, взывающий к ветру, пусть он зазвучит вновь! – провозгласила она.
Гулкий звук раскатился по ночной равнине. Торвард слушал слова заклинания на языке круитне и чувствовал, что ничего не понимает – и в то же время понимает все. В том числе и то, каким дураком он был не так давно, вломившись сюда без понятия и уважения – из простого дурацкого любопытства, которое в нем всю жизнь было так сильно.
– Теперь идем. – Элит сделала ему знак и первой подошла к каменному порогу, украшенному белыми спиральными узорами.
Торвард не сразу решился сделать шаг вслед за ней. Фигура Элит, облитая белым лунным светом, выглядела совершенно призрачной – и он уже не был уверен, что его зовет за собой та девушка, с которой он прожил почти месяц. Лунный свет подменил ее – и теперь перед ним было то существо, та проводница из мира мертвых в мир живых и обратно, с которой никто из живых встречаться не хочет.
Но отступать было некуда. И Торвард, делая шаг, чувствовал, как из естественного ужаса перед бездной рождается ощущение собственной неуязвимости – чем более серьезная опасность ему грозила, тем крепче становился щит, откованный двойным проклятьем, сплетенный чарами Эрхины и Хёрдис, злой и доброй норн его судьбы.
Светлая тень исчезла в темном проеме, и Торвард пошел следом. Здесь, куда лунный свет уже не доставал, царила такая глухая тьма, что глаза с равным успехом можно было держать открытыми и закрытыми – и Торвард закрыл глаза. Он шел через какое-то неведомое пространство, не чувствуя земли под ногами и камня вокруг. Ему мельком вспомнился рассказ матери о том, как она, живя в пещере великана Свальнира, однажды ходила в Туманные Поля, где растет жизнь и смерть, – видимо, она переживала тогда нечто похожее. Она тогда еще не знала, что кровь древних жриц круитне наделила ее способностью не только ходить туда, но и возвращаться обратно. А Торвард теперь знал.
