Светлая тень исчезла в темном проеме, и Торвард пошел следом. Здесь, куда лунный свет уже не доставал, царила такая глухая тьма, что глаза с равным успехом можно было держать открытыми и закрытыми – и Торвард закрыл глаза. Он шел через какое-то неведомое пространство, не чувствуя земли под ногами и камня вокруг. Ему мельком вспомнился рассказ матери о том, как она, живя в пещере великана Свальнира, однажды ходила в Туманные Поля, где растет жизнь и смерть, – видимо, она переживала тогда нечто похожее. Она тогда еще не знала, что кровь древних жриц круитне наделила ее способностью не только ходить туда, но и возвращаться обратно. А Торвард теперь знал.
Вокруг стало как-то свободнее, и он открыл глаза. Перед ним раскинулось просторное помещение, в котором он уже бывал однажды. Посередине возвышался широкий камень, а вокруг него горели огни в чашах высоких светильников.
Некому было зажечь здесь эти огни. Приблизившись, Торвард протянул руку к одному из светильников – пламя не обжигало, и ладонь свободно проходила через него, ничего не ощущая. Это были лишь призраки огней. Лишь видения того, что находится очень далеко.
– Что дальше? – Торвард огляделся. Все выглядело почти как в тот раз. – Здесь есть какой-то проход… на Ту Сторону? Ты же умеешь его открывать?
– Проход есть. – Элит улыбнулась. – В Лет-Н-Айл ведет Пылающая Дверь – и она здесь!
Она накрыла широкий плоский камень своим плащом, потом потянула за кончик золоченого шнурка на груди. Как завороженный, Торвард наблюдал, как она развязывает один шнурок за другим, а потом сбрасывает платье на пол. До него постепенно доходило, почему одно из имен – или титулов – этой удивительной девы звучит как Пылающая Дверь. Почему она, соединяющая в себе кровь смертных людей и бессмертной богини, служит живой дверью, соединяющей миры, дверью, через которую Красный Король Холмов может пройти в мир людей, а он, смертный человек, – в мир Боадага.
Элит улыбнулась, и эта ее улыбка, нежная, лукавая и немного вызывающая, сразу оживила в его памяти их многочисленные вечера в грианане. Ощущение потусторонности и призрачности исчезло – словно очнувшись, Торвард увидел перед собой свою хорошо знакомую страстную подругу, и само это ночное путешествие вдруг показалось очень забавным – словно она затем и привела его сюда, чтобы заняться с ним любовью в таком месте, где подобное никому в голову не придет… Это тебе не какой-нибудь сенной сарай Хрута бонда!
Элит опустилась спиной на камень, покрытый плащом, Торвард подошел вплотную, и она обвила ногами его бедра. И Пылающая Дверь раскрылась перед ним сразу в нескольких смыслах – и в хорошо знакомом, и в совершенно новом.
Закрыв глаза, Торвард сразу как будто провалился в бездну, но уже знакомые ощущения от близости этой девы сейчас усилились многократно, и Торвард вдруг почти с ужасом осознал, что уже довольно давно живет с настоящей полубогиней. По коже словно струились потоки горячей воды вперемешку с ледяной, он падал в пропасть, испытывая смертный ужас и одновременно наслаждение от этого падения. Но теперь он не просто знал, но всем существом ощущал, что там, впереди, – или внизу, или наверху, ибо все привычные понятия утратили смысл, – его ждет не только смерть, но и новое рождение. Ибо та богиня, чей темный лик уводит смертных в смерть, светлым ликом живых снова выводит к новой жизни. Он уже видел это новое рождение, уже чувствовал себя не Торвардом сыном Торбранда, конунгом фьяллей, но кем-то, кого еще не знал…
И когда вся эта смесь чувств и ощущений стала нестерпимой, наслаждение и ужас достигли высшего предела и заставили его вскрикнуть, бездна закрылась, и Торвард очнулся.
Он находился в совершенно другом месте – не в мрачном подземелье, а в роще, вернее, в саду, состоявшем из одних только яблонь. И в этом саду царила тяжелая, мрачная осень – яблони скорбно опустили голые ветви, словно поломанные ураганом, под стволами лежали груды гнилой листвы, и лишь кое-где на ветвях задержалось несколько сморщенных, не созревших и уже гниющих яблок.
А перед ним стояла душа этого сада – сморщенная, сгорбленная старуха, одетая в черное. Глянув на нее, Торвард содрогнулся. Перед ним было лицо Элит – но тридцать лет спустя и после тяжелой болезни. Оплывшие черты, глубокие морщины, в которых почти спрятались прекрасные некогда глаза, огрубевшая темная кожа… И между тем это была она, Элит! Как будто тридцать лет пролетели для нее за один миг и она успела состариться, в то время как Торвард стоял перед ней такой же молодой и полный сил.
– Такой я стала теперь, – тихо, горестно произнесла старуха, и Торвард едва разобрал ее шепот. – Проклятье мое гнетет меня, и такой я останусь, пока не умру… Или пока не найдется сила, способная снять его с меня. Он здесь. Он ждет, что я приду умолять его снять проклятье Каладболга. Жди, я приведу его к тебе.
Старуха сделала несколько шагов в сторону, скрылась за яблоней… и из-за ствола выскочила белая лань. Торвард вздрогнул – а лань глянула на него человеческими глазами, горящими, как два красных граната на солнце, и исчезла за деревьями.
Он здесь! А кто – он? Красный Король Холмов? Торвард чувствовал себя более чем странно – каким-то невесомым и притом очень сильным. Во время давних воинских посвящений ему уже приходилось заглядывать в Иной мир, и после того в каждом бою, когда в него входил дух Тюра, делая бесстрашным и неуязвимым, он ощущал нечто подобное – но там это был стремительный поток ярости, боевое безумие, когда все видишь, даже то, что за спиной, все слышишь, но ничего не соображаешь. Когда время для тебя одного замедляется и успеваешь на каждый удар противника ответить тремя-четырьмя.
Но сейчас было нечто другое. Вокруг простирался спокойный, неторопливый, сонный мир. Здесь можно без скуки провести пять веков – и не заметить, как прошло время.
И тут Торвард испугался. Испугался так, как никогда в жизни – ни во время тех испытаний, когда тринадцатилетний мальчик был оставлен в глухом лесу на пути Всадников Ночи, ни в какой-либо из своих многочисленных битв. Даже когда он оказался прижат к корабельному носу, один против двоих вандров из дружины Безголового Улле – со стрелой в левом бедре, с рассеченным лбом и заливающей глаза кровью, с обломком меча в руке – видел, как несется к нему лопасть весла, от которой ему просто некуда было уклониться, кроме как упасть в воду безо всякой надежды выплыть…
Тогда он не боялся, потому что было некогда и потому что в нем кипела ярость, делающая страх смерти лишним. А сейчас он испугался другого. Испугался, что и сам застынет в этом умирающем мире, где время не идет. Что за миг каждого его вздоха на земле проходит месяц, год, век… Что если он и выберется отсюда, то не застанет даже памяти о тех людях, среди которых жил. И каждое мгновение от этих мыслей растянулось на целый век и наполнилось мучительной тревогой. Скорее! Что бы ни было ему здесь суждено – пусть оно случится поскорей! Пусть хотя бы на несколько веков меньше отделят его от родного мира – от Аскефьорда, от дружины, которую он всегда неосознанно считал продолжением себя. От этих бешеных уладских героев. От Элит – настоящей, живой, земной Элит, которая, при всех ее странностях, была самой привлекательной девушкой, виденной им за двадцать семь лет жизни.
