— Видите ли, Антон, — начал объяснять Вольфгер, которому не хотелось сразу раскрывать все карты, — случилось так, что после отставки с военной службы, я несколько лет прожил в своём замке Альтенберг, а он расположен в довольно уединённом месте.
Фуггер кивнул, задумчиво поглаживая бороду.
— Некоторое время назад в замок прибыл купец Иегуда бен Цви, рассказы которого встревожили меня. Он говорил о зреющих крестьянских бунтах, о том, что крестьяне теряют веру в учение Святого Престола, посягают на церковные земли и даже на сами монастыри, отказываются выплачивать церковную десятину, нападают на своих господ, предавая огню их замки. Естественно, я решил понять, что же происходит в Саксонии, и отправился в Дрезден. Кое-что из того, что я видел по дороге, только усилило мою тревогу. И вот я здесь, в столице курфюршества. Я подал прошение об аудиенции у архиепископа, но, сколько я прожду ответа и каков будет ответ? Неизвестно.
— Я думаю, мы сможем немного ускорить прохождение вашего прошения, Вольфгер, — улыбнулся Фуггер и что-то черкнул на листе пергамента.
— Буду вам очень обязан, Антон. Кстати, Иегуда бен Цви — вы знаете его? — сказал, что собирается в Прагу. Интересно, удалось ли ему благополучно добраться?
— Я знаю Иегуду, — кивнул Антон, — но пока не получал о нём никаких вестей. Будем надеяться, что отсутствие дурных вестей — хорошая весть, и он благополучно доберётся до своей Праги. Купец Иегуда — человек смелый, осторожный и опытный, мы давно ведём с ним дела. Скажите, а что необычного вы видели по дороге?
Вольфгер решил пока промолчать про гнома и эльфийку, и поэтому сказал:
— Я видел, как крестьяне, ранее тихие и мирные, самочинно попытались сжечь на костре девушку, которую они приняли за ведьму. Мне удалось предотвратить казнь в последний момент.
— Да, к несчастью, крестьянство неспокойно, — кивнул Антон, — и уже довольно давно. Странно, что вы этого не заметили раньше.
— Так ведь мои крестьяне не бунтуют…
— Это потому, что вы живете в глуши, простите мне эти слова, господин барон, — сказал Антон, — до вас не добираются сборщики индульгенций и самозваные пророки.
— Один какой-то монах пытался проникнуть в замок, — усмехнулся Вольфгер, — но я приказал прогнать его взашей.
— Вы были неосторожны, — покачал головой Антон, — ведь продажей индульгенции по булле[34]Папы занимаются монахи ордена святого Бенедикта, это весьма, весьма могущественный орден, а его монахи злопамятны и мстительны, у вас могли возникнуть серьёзные неприятности.
— На своих землях хозяин только я! — отрезал Вольфгер.
— Да, разумеется, разумеется… Но в Риме считают иначе, и в этом корень всех бед.
— А вас не затруднит… — начал Вольфгер.
— Конечно, не затруднит, друг мой, ведь вы позволите мне называть вас так? Отчего-то вы мне симпатичны, — Антон в очередной раз погладил бороду. — Признаться, у меня есть некий порок, впрочем, надеюсь, вполне простительный. Я люблю поболтать с умным человеком, а по нашим временам это случается так редко! Поэтому, — хитро блеснул глазами Антон, — воспринимайте всё, что я скажу, ну, скажем… как досужую болтовню. Да, именно, как болтовню, так будет правильно.
Вольфгер кивнул и приготовился слушать.
Антон отпил из бокала, секунду подумал, собираясь с мыслями, и начал:
— Как вам, разумеется, известно, монархия в Священной Римской империи не наследственная, а выборная, очередной монарх выбирается коллегией курфюрстов. И в этом заключается её слабость, потому что курфюрстам не нужен сильный император, они желают править своими ленами невозбранно. Это всегда разобщало империю и делало её слабой.
В 1495 году император Максимилиан I провёл имперскую реформу, которая была дополнена Аугсбургским рейхстагом 1500 года. Эта реформа позволила объединить отдельные курфюршества, и Германия постепенно стала приобретать черты подлинной европейской империи — мощной, единой, с всевластным императором. К несчастью, в 1519 году император почил, не успев завершить дело всей своей жизни, и со всей остротой встал вопрос, кто же унаследует трон? Многие рассчитывали на кандидатуру Фридриха III Мудрого, курфюрста Саксонии по прозвищу «Саксонский лис». Рассчитывал на него и наш дом, и, признаться, этот расчёт обошёлся нам весьма недёшево. Но Фридрих отклонил предложение курфюрстов и не принял имперскую корону. Более того, он занял сторону Карла V Испанского, о чём впоследствии горько пожалел, ибо Карл, надев корону императора, обманул его ожидания.
Но, что сделано, то сделано, и на трон взошёл Карл Испанский. Это человек, который немецкого языка не знает, Германию не любит, бывает в ней крайне редко и, по слухам, является фанатичным сторонником инквизиции.
Карл — опытный, храбрый и умелый воин, и свои таланты он решил применить, заставив привыкших при Максимилиане к независимости курфюрстов плясать под свою дудку. Результатом этого явилась рыцарское восстание Франца фон Зиккингена, которое удалось подавить с величайшим трудом. Рыцари Зиккингена осадили Трир, и если бы им на подмогу пришли другие рыцари со своими отрядами, город был бы взят.
Но они не пришли. Кто-то испугался отлучения от церкви, а кто-то получил хороший куш от торговых домов империи — во время войны торговля и финансы замирают, поэтому мы первые, кому выгоден мир.
— Позвольте… — прервал Антона Вольфгер, — Зиккинген — это ведь просто кондотьер?[35] Кажется, я помню его…
— Да, кондотьер, и довольно удачливый, — кивнул Фуггер. — Его услугами пользовались и предыдущий, и нынешний император.
Итак, бунт был подавлен. Тогда многие думали, что всё кончилось, но на самом деле всё только начиналось… Карл V недооценил нового страшного врага — доктора Мартинуса Лютера и его Реформацию…
— Так значит, виной всему всё-таки Лютер? — подался вперёд Вольфгер.
— Если бы… — Фуггер встал, отошёл к окну и долго смотрел на улицу, опершись руками о раму. — Не Лютер, так кто-нибудь другой, какая разница? Просто нарыв созрел, и кто-то должен был его вскрыть. Учение Лютера, надо признать, пришлось как нельзя кстати. Но если бы оно стало учением черни, ничего страшного бы не случилось, такое уже бывало много раз, в конце концов, ереси появились практически одновременно с той версией христианства, которая впоследствии была признана единственно правильной. Дело совсем в другом…
— В чём же? — спросил Вольфгер. Он решил слегка подтолкнуть собеседника, который говорил всё медленнее, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово.
