Что-то не нравилось Боларду в этой сцене. И не то, что Сабина сватает девчонку за Ивара. Чувствовал барон в голосе ведьмы напряжение и фальшь. И — будто она Майку проверяет.
— Ты что — слепая? — эти слова ведьмы трудно было расслышать. — Я что, не помню, как он на тебя смотрел, когда на бригантине прощался?
— Ага, — Майка сморщила нос. — Возьмем, мол, Настанг, тут же за тобой пошлю. А что я рыдаю в голос — ерунда. А что их всех… могут убить… — девчонка всхлипнула.
— Никого не убьют. И думать об этом не смей.
Майка почесала неровно стриженый затылок:
— Не, я лучше сама прослежу. Пусть уж и меня убивают за компа…
Сабина выдернула кинжал, наставив на Боларда, он же, выпрыгнув, поймал Майку за шею, прижал к себе, не позволяя трепыхаться:
— Тебе кто косу остричь разрешил, дура?! А ты, — барон грозно посмотрел на Сабину, — спрячь ковырялку, а то порежешься еще.
Ведьма послушалась. Сунула стилет за корсаж, надулась, как мышь на крупу.
— Ты зачем ее свела? А? — вопросил Болард грозно.
— Я сама…
— Молчи, — он встряхнул рыжую, зубы той клацнули. Но кричать, зовя на помощь, она не стала. — Рассказывай, голуба, как сюда попала.
— Тебя не спросила, — огрызнулась Майка.
— Выдеру, — Болард легонько шлепнул ее по заду ножнами.
— Закричу.
— И будешь окопы рыть.
— Да кто ты такой?!..
— Вот что, — дон уселся, рывком роняя Майку себе на колени, — или миром все рассказываете, или отведу обеих к Ивару, и пусть он с вами разбирается.
— Рассказывай, — кинула Сабина глухо.
— А чего, — ныла рыжая. — Заперли нас с нянькой в каюте. Я ее подпоила сонным зельем и сбежала через иллюминатор. Тогда все к отплытию готовились, никто по сторонам не смотрел. Доплыла до «Рюбецаля», влезла по веревке и спряталась в трюм. Сабинка позже мне переодеться принесла…
— Ага, — сказал Болард. И совсем неважно дону было, кто сварил для няньки зелье, кто спустил веревку за борт и приготовил для беглянки мужскую одежду. Ему хотелось мурлыкать от счастья. Его рыженькая, глупая, желанная не уплыла ни в какие дали. Она возилась, сопела у него на коленях, не зная, то ли вырываться и бежать, то ли злиться. То ли плакать от счастья. Как и он сам. Плевать, что поход, что война! Больше всего на свете хотелось Боларду сейчас завалить рыжую на сено, чтобы самым доходчивым образом подтвердить законность права на ней жениться.
— Там такие крысы… — Майка всхлипнула.
— И как тебя не обнаружили?
Она хихикнула:
— Варкяйцы думали, что я галичский, галичане — что от Шенье… А командирам я на глаза старалась не попадаться. А конюшенных мальчиков кто когда считал?
— И что с тобой теперь делать?
— А что хочешь, — худенькие плечи судорожно дернулись под рукой.
— Зря косу отрезала. — И под пристальным взглядом Сабины произнес: — Ступай к своему главному, передай, что дон Болард, барон Смарда, банерет Магистра, забирает тебя к себе оруженосцем.
— Ивар тебе голову снесет, если узнает, — Майка крепилась, но вот-вот была готова зареветь в голос.
— А, — Болард хмыкнул, — во-первых, не узнает. Во-вторых, раз козе смерть. И должен же я за невестой присматривать.
И с хохотом отвернул голову от Майкиных ногтей.
Глава 29.
1492 год, июль. Эскель
— Мне худо, Андрей.
— Раны? — Шенье с озабоченным видом подался к Ивару.
— Нет, душа.
— Плюнь, — убежденно сказал ренкорец. — Плюнь и разотри. У Варкяйца шкура толстая. И если его от гнева удар не хватит — переживет. Разве что на седло придется подушку подкладывать…
Кястутис, злобно толкнув висящий у пояса корд, широко зашагал по коридору. Отлипнув от стен, загремела спереди и сзади охрана. Шенье шагал вровень с князем.
— Болард сгинул…
Андрей ухмыльнулся:
— Хрен с ним, сегодня я за него буду.
В опочивальне следом за стражей осмотрел все углы, приподнял гобелены, сунул горбатый нос в камин и напоследок взглянул в узкое зарешеченное окно на далекий замковый двор и караульных, ходящих по стене. Отправив охранников, наложил засовы на двери. Раздул угли. Поставил греться на каминную решетку кубок с вином. Отстегнул Ивару пояс с мечом, помог стянуть сагум, кольчугу и сапоги. Налил теплой воды в таз, подвинул магистру под ноги. Взглянул на него снизу вверх, преклонив колена. Набросил на голову длинное полотенце:
— Ну что, сойду за кающуюся Магдалену?
— Не юродствуй!
— И не думал, — Шенье ладонью подпер острый подбородок. — Омой она тебе ноги, да вытри волосами, да все остальное… — тебе бы легче стало. А может, к этой ведьме за сонным зельем сходить?
— Пошел…
— Извини.
Командор помолчал. Слил Ивару на руки. Перенес на стол кубок. Выплеснул воду в камин. Посмотрел, как зашипели, подернулись сизым угли. Разворошил их кочергой. Подкинул сверху дров.
— Тогда будем пить вино. Переползай на постель. И я буду читать тебе стихи. Пока не уснешь.
Выполняя свою угрозу, Андрей вытянул из-за пазухи томик в синей с серебром обложке, раскрыл наугад.
— Люди меня бранят
И почти не верят,
Твердят, что в прошлое нет пути…
Но — открыты двери!
Хотите, я с вами туда пойду?
И, встав с коленей,
Мы вновь увидим Звезду
Над Бетлеемом.
Его таалинский со взрывными «р» и пришепетыванием на концах слов до боли напомнил князю молодость.
— Это чье? — спросил он хмуро.
Андрей перелистнул страницы, пальцем провел по титулу, поднеся к свече:
— Некто Варкяйский Лебедь. Запрещен у нас. Впрочем, у вас в Подлунье тоже. Я думал, это ты.
Ивар помотал головой. Сделал из кубка большой глоток.
— Мне оставь.
В тот день
Когда я увидел свет
Зимой в конце декабря
Звезда светила
Пять сотен лет
И больше гореть
Не могла
Ветхая сказка про трех мудрецов
Что шли на манящий свет…
Звезда была (в конце-то концов)
Была.
А может, и нет.
Ведь это глупо —
Идти за звездой
Мертвой
Но шлющей свет
Но я тоже пошел на этот огонь
И все еще иду на огонь
Опять иду сквозь ее огонь…
— Хватит! — шепотом заорал Ивар. Зажал кулаками ворот. — Всю жизнь… всю жизнь я иду за Звездой и не знаю, что важнее — вы или Звезда впереди. Я иду, а вы остаетесь на обочинах. У меня уже такая яма в душе… Вольно же двигаться во тьме, наощупь, когда слепой ведет слепых, и только совесть, как компас… впрочем, здесь совесть, кажется, не инструмент. Или? Ох, хотел бы я быть мудрым… Ты когда-нибудь думал, отчего меня сделали магистром?
