Она успокоилась не скоро. Ещё какое‑то время урчала и огрызалась неведомо на кого, а потом повалилась на бок и закрыла глаза. Рёбра тяжко вздымались и опускались, розовый язык вывалился из открытой пасти, а глаза, одурманенные блаженством, закрылись.
Донатос молчал и смотрел на зверину, которая ещё пару оборотов назад была безобидной дурочкой. Обережник хотел, когда она испробует крови, снова окликнуть, позвать по имени. И лишь теперь понял: некого окликать. И звать тоже некого. Да и незачем.
Колдун развернулся и направился прочь из подземелья, так и не почувствовав обращенных ему в спину сочувствующих взглядов послушников.
* * *
Тяжелые капли крови падали в белый снег, кропя его багрянцем, протапливая…
Лесана завороженно следила за тем, как ратоборец, ведший их обоз, запирает обережный круг. Ей сделалось неуютно. Чудно это — со стороны наблюдать за работой, которую привыкла делать сама, ни на кого не полагаясь. Она‑то, дурища, когда остановились разбивать стоянку, привычно потянулась к болтающемуся на поясе ножу. И то верно, науку, за годы вбитую, в один день не отринешь. Добро ещё, Тамир вовремя заметил, накрыл руку ладонью, заставил опамятоваться. А не то пошла бы мужняя баба вдоль обоза, обережную черту наводить. Небось, видоки бы в едином ладу за сердце схватились.
— Иди, похлёбку вари, — негромко сказал колдун. — Твоё место нынче у костра.
Девушка кивнула и направилась туда, где мужчины во главе со Смиром, пристраивали на треноге набитый снегом котёл и разводили огонь.
— Давайте, помогу, чем могу, — предложила обережница.
— Хвала Хранителям, Смир, в кои веки раз поедим вкусной стряпни, а не твоей тюри, — весело сказал один из парней, разводивших огонь, и кивнул Лесане: — Там, вон, в санях: крупа, лук и мясо.
Она повернулась идти, но в этот миг Лют, незряче озирающийся по сторонам, сказал:
— Пошли вместе. Помогу. — Он взял обережницу за плечо и захромал рядом.
Она сперва удивилась этакому благодушию, но потом одернула себя — брат ведь.
Мешки в санях он сыскал сам, безошибочно. Нюх‑то звериный.
Когда вернулись обратно к костру, Лесана села чистить лук, а волколак устроился рядом.
Обозники, покуда ещё не стемнело, разбрелись всяк по своей нужде, кто лошадей распрягал и кормил, кто сани к ночлегу готовил, кто судачил о чём‑то вполголоса со спутниками. Ратоборец — невысокий мужчина с рыжей бородой и обветренным конопатым лицом — беспечно дрых в санях. Звали его Хран и на вид ему было вёсен сорок. Лесана обережнику завидовала. Хотела бы она так же вот устроиться нынче на соломе, укрыться от мороза и ветра теплой овчиной и заснуть с осознанием того, что всё в жизни идёт своим чередом — лошади хрустят овсом, каша над костром варится, а люди негромко балагурят о том, о сём.
— Что случилось? — внезапно спросил Лют, вертя в руках луковицу.
Ему, видимо, вынужденная слепота казалась занятной. Он пытался к ней приноровиться, давая возможность носу, рукам и ушам возместить хотя бы часть того, что теперь оказалось сокрыто от глаз.
— Где? — не поняла Лесана. — Где случилось?
— Не знаю — где. Не знаю — с кем. Но ты, как будто цветок засохший.
Девушка хмыкнула:
— Это как?
Волколак пожал плечами:
— Вроде всё на месте — и лепестки, и стебель, а чуть тронь — рассыплется.
Обережница стряхнула с колен шелуху, положила очищенную луковицу на чистую холстинку, а руки спрятала в рукава шубки. Стужа стояла — пальцы костенели!
— Не рассыплюсь, не надейся, — «утешила» она оборотня.
— Это тебе так кажется, — ответил он, а потом сказал: — Мне так хочется снять повязку! Глаза чешутся. Когда стемнеет — разрешишь?
— Нет. У тебя зрачки блестят.
Лют мученически вздохнул и снова взялся вертеть в руках луковку.
…Когда каша приготовилась, Лесана попробовала её — обжигающую, исходящую духмяным паром.
— Пойду, Храна разбужу, — сказала она волколаку.
Тот рассеянно кивнул.
Девушка заметила, что оборотню нравилось сидеть возле огня. Повязка защищала глаза, но позволяла коже чувствовать тепло и Лют наслаждался.
Мало — помалу стянулись к костру, оживленно переговариваясь, остальные обозники с мисками и ложками в руках. Подошел Тамир, до сей поры о чём‑то беседовавший со Смиром.
Обережница положила колдуну каши, и он кивнул в ответ. Устроился рядом. Принялся равнодушно есть, глядя в пустоту. Зато Лют уписывал харч, как не в себя. Лишь теперь Лесана сообразила, что кормила пленника чуть не сутки назад. Сделалось стыдно. А потом она рассердилась — гордый, да? Не захотел напомнить? Сам виноват.
— Вкусно у меня сестра стряпает? — громко спросил волколак, сотрапезников.
Мужчины отозвались согласным гудением, а девушке сделалось неловко от разом обратившихся в её сторону взглядов.
— Да, вкусно, — скупо похвалил Тамир «жену», отчего ей тут же захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, даже последний дурак в обозе понял, что никакие они не супруги. Да и разве станет мужик бабу свою по плечу похлопывать, как сотоварища?
— Ай, накормила, красавица, — отозвался с другой стороны костра Смир. — Уважила. Я чуть ложку не проглотил.
Трапеза завершилась и парни, кто были помоложе, поволокли в сторону опустевший котел — отчищать да отмывать. Лесана, Тамир и Лют отправились к саням, на которых им предстояло ночевать. Полог колдун уже натянул, оставив продух, чтобы внутри не было слишком уж душно. Первой забралась Лесана, устроилась на войлоке, брошенном на солому, развернула меховое одеяло. Потом в сани юркнул Лют и уже последним Тамир.
— Ложись в серёдку, — подвинул девушку волколак.
Она было заспорила, но он ущипнул её за тыльную сторону ладони:
— В серёдку.
А сам вытянулся вдоль бортика и, повернувшись спиной, пробормотал:
— Повязку сними, уже всё лицо зудит от неё…
Обережница ослабила узел и стянула с головы оборотня полоску замши, бросив её в изголовье. Лют принялся яростно тереть глаза.
— Хорошо‑то как…
Тамир уже давно устроился рядом и спал. Всё же он очень похож на Донатоса. Как сын на отца. И, словно крефф его — каменный. Даже взгляд такой же пустой.
Лесана смежила веки.
— Ты не спишь? — ткнул её в бок оборотень.
— Отстань.
— Что же случилось?
— Ничего.
— Врёшь, — усмехнулся волколак.
— Нет.
— Ты его знала? — спросил он. — Того обережника, который пропал? Кем он тебе был?
Девушка распахнула глаза и повернулась к собеседнику:
— Уж не с тобой я об этом буду говорить, — ответила она.
