Девушка грустно улыбнулась:
— Злой дух из навьего царства. Является, когда захочет. Если встретит в чаще — не убежишь, не спасешься. Хоть из шкуры выпрыгни. Подойдет, коснётся — лишит ума и памяти, в сердце злобу вложит.
— Светла была спокойной… — заметил Клесх. — Никого не трогала, лопотала, всех пыталась приласкать…
Девушка пожала плечами:
— Она не могла обратиться. Это значит, её коснулись в детстве, когда в ней ещё зверь на лапы не встал. Она и рассудком помутилась оттого, что человеком осталась. Суть её вырвали.
— А теперь что же изменилось?
Девушка опять пожала плечами:
— Ей уж давно пора перекинуться. Луна, вон, в силу входит…
— Так она и прежде входила. Что‑то ты, красавица, не договариваешь…
Огняна вздохнула:
— Да неужто непонятно? Женское в ней пробудилось. Зверь запертый на волю попросился. Влюбилась она. Вот и все.
Мужчины переглянулись.
— Влюбилась? — Глава не смог сдержать беззвучного хохота: — Хранители, что ж все через задницу‑то у нас тут…
Нэд крякнул и спросил:
— Донатосу‑то скажем?
Клесх против воли рассмеялся ещё пуще, уткнулся лицом в ладони и только плечи подрагивали.
Огняна переводила изумленный взгляд с Главы на Нэда, с Нэда на хмурого Ихтора, лицо которого было застывшим и безучастным.
— Ладно, красавица, — успокоившись, сказал повеселевший смотритель Крепости, — говори теперь, как тут очутилась?
Но вместо Огняны слово взял целитель. Рассказал, а потом спросил глухо:
— Что делать прикажешь, Глава?
Клесх развел руками:
— А что ту сделаешь? Выдели ей какой‑нибудь покой из пустующих в людской, сходи к Нурлисе, одёжи попроси на смену. Да пристрой куда. Вон, у Койры шерсти — прясть, не перепрясть.
Крефф растерялся:
— А наузы?
— Наузы? — Клесх удивился. — Зачем ей наузы? Она, почитай, год здесь живет. Никого не покалечила. Даже тебя. Только не болтай никому, что Ходящая.
Последнее относилось уже к Огняне. Та кивнула.
— А скажи‑ка, красавица. Обратно‑то теперь Светлу в человека как обратить?
Девушка покачала головой:
— Научить только. Да здесь некому. — И поспешно добавила: — Я не смогу. Меня она разорвет тут же. Здесь нужен не просто зверь, а сильный да ещё и Осенённый. А коли его нет, можно лишь ждать — либо она сама с естеством совладает, либо так волчицей и останется. Но, ежели до следующей луны не перекинется, человеком уже не будет.
Глава мрачно кивнул.
— Идите.
…Когда целитель и его спутница вышли в коридор, девушка обернулась и, заглянув в обезображенное лицо, спросила:
— Ты злишься? Обиделся на меня?
Он покачал головой.
До людских покоев они дошли в молчании. Здесь Ихтор открыл первую незапертую дверь, кивнул в темноту пустого нетопленного покоя и сказал:
— Обживайся.
А после этого развернулся и ушёл. Ни разу не оглянувшись.
* * *
Донатос стоял перед решеткой, из‑за которой на него смотрела, мерцая жёлтыми глазами, снежно — белая волчица.
— Светла? — колдун вглядывался в оскаленную морду, безуспешно пытаясь увидеть под обличьем свирепого хищника робкую незлобивую девушку.
Зверь утробно и глухо зарычал.
Ургай и Стеня, нынче несшие стражу в каземате, переглянулись.
— Наставник, — тихо спросил Ургай, — как же ей крови‑то дать? Она ведь кидается. Не подступишься.
Крефф ответил, не отводя взгляда от псицы:
— За тупоумие тебя к ней закинем. Пусть до отвала наестся. А то ведь дурака учить — только портить.
Парень досадливо покраснел, а колдун тем временем обернулся к нему и сказал:
— Ступай на поварню, попроси кого‑нибудь из служек ладонь посечь и в плоское блюдо нацедить из раны. А ты, — наузник повернулся к ратоборцу: — к целителям иди. Позови, кто потолковей из третьегодоков, порез затворить. И блюдо сюда несите. Да ещё кочергу захватите по пути, чтоб двигать было ловчее. А то ведь руку по локоть отхватит вместе с посудиной и не подавится.
Парни дружно кивнули, однако у самого выхода Стеня остановился, как споткнулся:
— Крефф, не серчай, но пусть Ургай один идет. Наставник велел из каземата не выходить, покуда смена не подоспеет.
Донатос кивнул, не глядя на парня:
— Правильно велел. Сиди.
Выуч вернулся на прежнее место, досадуя, что вбитая креффом привычка подчиняться старшему сыграла с ним нынче злую шутку и едва не заставила нарушить прямой приказ наставника.
А колдуну не было дела до переживаний парня. Он по — прежнему стоял перед решеткой и неотрывно смотрел волчице в глаза.
— Светла… — тихо позвал обережник.
Ходящая, услышав собственное имя, вдруг рванулась вперед, и крепкие зубы лязгнули, смыкаясь на железных прутьях. Обычный зверь все клыки бы обломал, а этой — хоть бы что. Ревет, рычит, ярится, аж захлебывается. Крефф, отпрянул. Не испугался, просто не ожидал. Тяжелая туша наваливалась на решётку. Зверина заходилась от бессильной злобы, но вырваться не могла и оттого свирепела ещё пуще: билась широкой грудью о препону, рявкала исступленно и яростно.
«Ургая, как за смертью посылать», — подумал Донатос, и в этот миг дверь каземата отворилась и послушник с блюдом в одной руке и кочергой в другой — показался на пороге.
Светла, учуяв запах крови, взревела и заметалась. Она кидалась из стороны в сторону, будто хмельная. Налетала попеременно, то на стены, то на дверь, выла, хрипела, билась о железо, скребла когтями по камню, лязгала зубами.
Ратоборец протянул креффу блюдо и кочергу, сказав:
— Сейчас, как уйму, пихай под низ.
Донатос кивнул. Стеня подошел к решётке и простер ладони к узнице, заточённой внутри. С пальцев выуча поплыло по воздуху зыбкое голубое сияние. Псица заскулила испуганно и жалобно, мигом растратив гнев и неистовство.
До боли знакомым показалось креффу жалобное щенячье «у — у-у» грозного хищника. Так всхлипывала Светла, когда случалось ей плакать от обиды или боли.
Колдун скрипнул зубами, глядя на то, как Ходящая пятится на полусогнутых лапах к противоположной стене темницы. Пятится, отворачивая одновременно с этим лобастую голову, чтобы защитить глаза от выжигающего их сияния.
Блюдо скользнуло под прутьями, обережник кочергой подвинул его как можно дальше и отошел. Стеня опустил руки, перестав удерживать волчицу.
Перемена в Ходящей была мгновенной и страшной. С утробным рыком Светла рванула с места к сладко пахнущей посудине. Дурея, перевернула её носом, затем раз и ещё раз. А потом бросилась вылизывать щербатый пол, измазанный в крови, само блюдо, разлетевшиеся по камню багряные капли.
