Любая девочка и любой мальчик стремятся в своей компании верховодить. Если ты отказываешься участвовать в состязании за главенство, то очень скоро к тебе начинают относиться, как к слабаку: шпынять, насмехаться, помыкать. Чтобы избежать этой участи, в компании сверстников нужно строго соблюдать некоторые негласные правила. Например, разговаривать небрежным, слегка скучающим тоном. Ничему не удивляться, не восторгаться, не вопить: «Ух ты! Вот это да!».
Зельда с Вачеком, слишком взбудораженные нападением мальчишек, потрясенные ранением Вачека и его чудесным исцелением, нарушили этот негласный кодекс и тем самым как бы согласились признать превосходство новой знакомой. А Хайна, словно не заметив этого, добровольно отказалась от привилегий главной. Набросилась на них с вопросами, жадно слушала их рассказ, удивлялась, недоумевала, негодовала – словом, вела себя глупо и простодушно, ровно малое дитя. Правда, ни у Зельды, ни у Вачека отчего-то не возникло искушения поднять ее на смех. Возможно, потому что Хайна была ведьмой, а насмехаться над ведьмой – дело опасное. Или потому, что они не хотели выглядеть неблагодарными. А может быть, по какой-то иной, непонятной им самим причине. В общем, смеяться они не стали, зато почувствовали неловкость, которую по мере сил постарались скрыть. Вачеку – младшему, к тому же грубоватому, как все мальчишки, – было проще. Немного поболтав с Хайной, он вполне оценил преимущества прямоты и непосредственности и легко усвоил новый стиль общения. А вот Зельда, которая долго приучала себя взвешивать в разговоре с подругами каждое слово, каждый жест и интонацию, годами оттачивала искусство вести тонкую, полную намеков и двусмысленностей беседу, совершенно не знала, как себя вести. Несколько раз ей приходило в голову, что она, пожалуй, предпочла бы не заводить знакомство с Хайной.
Однако, если бы ей напомнили об этом теперь, она бы искренне удивилась. И даже возмутилась бы. По-детски наивное восхищение Хайны грело душу, тешило гордость и так целительно воздействовало на раны, нанесенные самолюбию недавними подругами…
В первый же день пребывания во дворце Зельда, увидев себя в зеркале в новом наряде, не утерпела и упросила Алмель отпустить ее на часок домой – показаться родным и знакомым. Больше всего ей хотелось поразить воображение подружек, отыгравшись за недавние унижения «проклятой». Конечно, она понимала, что ждать от девочек воплей восторга и восхищения не приходится. Понимала, но надеялась застигнуть их врасплох, увидеть отражение своего триумфа в завистливых взглядах, полюбоваться на вытянувшиеся физиономии… Только оказалось, что девочки владели искусством «держать лицо» куда лучше, чем Зельда. При виде двух бывших подружек она нарочно замедлила шаг и отвернулась, словно бы ее внимание привлекло что-то на другой стороне улицы. Она шла и ждала, что ее вот-вот окликнут, а дождалась только ядовитой реплики в спину:
– Тина, кто сказал тебе, что с семьи горшечника сняли проклятие? Эльмина? Плюнь ей в глаза! Только проклятая может напялить на себя такую безвкусицу.
Зельда попыталась сохранить отсутствующий вид, но почувствовала, как лицо заливает краска, и невольно пошла быстрее, подталкиваемая в спину противным хихиканьем. Нет, Вачек, без сомнений, прав: маленькая ведьма – лучшая на свете девчонка и замечательный товарищ по играм.
– Тебе правда нравится? – Зельда подняла руки и завертелась, позвякивая браслетами с крошечными колокольчиками.
– Еще как! Ой, когда кружишься, ты сама похожа на расписной колокольчик! – засмеялась Хайна. – Такая же нарядная и звонкая. Бежим на задний двор! Я построила себе домик, почти как настоящий, там даже стол есть, и лавки. Давай будем играть, что ты – великий путешественник, который вернулся из дальних стран и рассказывает домашним обо всяких диковинах. Как тебе дворец? Очень роскошный? Алмель обещала, что когда-нибудь меня туда свозит, но все не везет… – Хайна запнулась и смущенно обернулась к покровительнице. – Ой, Алмель! Ты не рассердишься, если мы с Зельдой немного поиграем во дворе? Бабушка дома, ждет тебя. Мы тоже скоро придем, правда, Зельда?
– Идите уж, гулены! – улыбнулась Алмель. – Можете особенно не торопиться. Мы с Ланой в кои-то веки хоть чаю попьем спокойно.
– Алмель, детка! – воскликнула Лана, заключая в объятия дорогую гостью. Потом отстранилась и спросила тревожно: – Что-нибудь случилось? Ты приехала раньше, чем собиралась.
– Даже не знаю, как сказать… – Заметив, что в глазах целительницы мелькнул страх, Алмель обругала себя за неудачное вступление и снова обняла старушку. – Нет-нет, не пугайся! Пока ничего плохого не случилось, и я вовсе не уверена, что должно случиться. Но мне нужно с тобой посоветоваться.
Глядя на белую кожу, проглядывающую сквозь седые прядки (голова Ланы едва доходила наложнице до плеча), Алмель почувствовала, как у нее защемило в груди от нежности. За те годы, что Хайна жила в доме Ланы, женщины сблизились и привязались друг к другу, как родные. В каком-то смысле они и впрямь породнились. Лана души не чаяла в приемной внучке и, похоже, просто не помнила, что в жилах девочки течет чужая кровь. Не удивительно, что Алмель, которая опекала и любила Хайну, как младшую сестру, очень скоро стала в этом доме своей. Но и помимо любви к маленькой сгорнийке женщин многое связывало. Одна – ведьма, другая – дочь ведьмы, обе выросли на одних сказках, на одних и тех же представлениях о добре и зле, во многом отличных от общепринятых. Обе считались париями среди добропорядочных обывателей, обе хорошо знали, что такое одиночество в окружении людей, которые тебя боятся и презирают. Лана ласково называла Алмель доченькой и своей девочкой, и Алмель чувствовала, что это не просто слова.
Именно поэтому Алмель приехала сегодня к целительнице. Она нуждалась в советчике, которому могла доверять, но еще больше – в понимании, в таком слушателе, которому не надо объяснять очевидное. Лана обоим требованиям отвечала идеально. «Но она такая старенькая! – думала Алмель, прижимаясь щекой к седой макушке. – Как же сказать ей обо всем? Одна мысль о разлуке с Хайной надорвет ей сердце. Ох, хорошо бы мы придумали другой выход!»
Лана между тем направила свою тревогу в хозяйственное русло.
– Что же мы стоим? Давай-ка, девонька, садись за стол. Я подогрею кашу и заварю свежего чая. Тебе с какой травкой? С душевницей и верицей? Или с многоцветником? Жаль, не знали мы с Хайной, что у нас сегодня гости, не то лепешек бы настряпали. Вообще-то мы вчера целую гору напекли, должно было много остаться, да наша запасливая мышка их, как водится, по своим кладовочкам растащила, не сыщешь теперь. А то, может, поставлю тесто? Дело-то недолгое.
