— Леди Виллемина, — Преосвященный попытался вдохнуть раздражение, — вы хорошо это обдумали?
— Даже обсудила с членами Совета, — сообщила Виллемина, улыбаясь. — Вы, очевидно, вступили в Орден ещё мальчиком, отец Преосвященный?
— Э… — он сделал паузу, а я подумала, что Вильма окончательно сбила его с толку. — Да, в восемь лет. А отчего вы спросили, леди?
— Сан, принятый в таком раннем детстве, безусловно, помешал вам приобрести опыт общения с дамами, — невинно прощебетала Виллемина. — Вы забыли, что к королеве полагается обращаться «государыня» или «ваше величество», отец Преосвященный. И злитесь. Дам обычно очень огорчает, когда мужчина сердится.
Преосвященный, меняясь в лице, с отвращением поднял веер со стола:
— Вы ведь нарочно принесли сюда это⁈
— Нарочно? — поразилась Вильма. — Это подарок покойной государыни, я ношу его в память…
— Мессир! — не выдержала я. — Может, хватит уже раздражаться и злиться в присутствии беременной дамы? У вас нет на такой тон ни малейшего права.
— Аф! — звонко подытожила Тяпка.
— Чудовищная игрушка! — рявкнул Преосвященный.
— Я встретила вас как гостя, — сказала Виллемина. — И вот уже битый час слушаю, как вы пытаетесь меня оскорбить. Я слышала, когда-то Святая Земля вела дела иначе. Не как захватчик, который приходит в чужой дом, оскорбляет хозяев и настаивает на своих порядках.
Преосвященный задохнулся.
— Да это всё! — еле выдохнул он, разводя руками. — Всё это! Вот это всё — оскорбительно!
— Боже милостивый, — махнула ресницами Вильма. — И занавески?
Виновата: это я расхохоталась первая. Писцы Преосвященного, которые вели себя как мышки, — уже потом.
Преосвященный подхватил полу балахона, как юбку.
— Это безбожно! — еле выговорил он.
Вильма всплеснула руками:
— О! Кажется, я поняла… вы нездоровы, отец Преосвященный? Не стоит ли позвать лейб-медика?
Преосвященный с топотом кинулся вон из гостиной. Тяпка ещё пару раз гавкнула ему вслед. Писцы переглянулись.
— Вы всё записали, мессиры? — спросила Виллемина.
Они одинаково кивнули — и бросились догонять своего святого наставника.
— Вот же баранище, — сказала я, когда топот смолк в анфиладе дворцовых покоев.
— Не ожидал и нарезался, — сказала Вильма. — Раскрыл все карты, сдал сообщников. Герцог Ясномысский — не Хальгар, я уверена. Орстен. Метил в регенты, надо же… нашли лазейку в проклятии. Забавно… — и тронула сонетку. — Броука ко мне, — приказала она лакею.
* * *
Герцог Хальгар потом рыдал и целовал Виллемине руки.
— Господи, бесценная государыня, я знал, что всё это закончится просто чудовищно! — говорил он, всхлипывая. — Я говорил ему, я предупреждал… я говорил, что слышать не хочу обо всех этих диких фантазиях, которые граничат с государственной изменой! Мне и в голову не приходило, что он может ввязаться в заговор за моей спиной!
От Хальгара, с тех пор как умерла Ленора, осталась половина. Он так похудел, что уже хотелось сказать «отощал», и глаза у него ввалились, и седая прядь появилась в шевелюре. Без всякой порчи: это его так доели сынок и сноха из Перелесья.
— Я вас не виню, — сказала Виллемина. — Я знаю, что до определённых событий и покойный государь допускал, что Орстен унаследует престол. Допускал… но скрепя сердце, насколько я понимаю. Орстен был слишком близок к Эгмонду, верно?
Хальгар просто говорить не мог: его душили слёзы и ужас. На него за последние месяцы слишком много свалилось.
— Не убивайтесь так, мессир, — сказала Виллемина. — У вас останется внук. Я надеюсь, что он поможет исправить все ошибки.
А Броук стоял за её плечом, как Божий суд.
У Хальгара просто сил не было ни оправдываться, ни благодарить. Но против него Виллемина не принимала никаких мер: он был братом и другом покойного Гелхарда, тщеславным кренделем и хитрованом, но не подонком и не клятвопреступником. И вряд ли кто-то мог сделать ему больнее, чем собственная родня.
Его даже под домашний арест не закрыли. Он сам уехал в замок на Ясном Мысе, с женой и внуком. Вроде как в изгнание — а я думаю, что ему было нестерпимо смотреть на родню и всю эту светскую шайку. И участвовать в закрытом судебном процессе.
А Виллемина и не настаивала. Кажется, пожалела.
— Помнишь, как он собирался уехать в деревню, когда узнал, что ты некромантка? — сказала она мне. — И Орстена забрать. Напрасно не уехал… хотя, боюсь, это бы его не спасло.
— От проклятия Леноры умерли бы оба, — проворчала я. — И сколько проблем бы с плеч долой.
Вильма чуть пожала плечами:
— Ну… мой великий предок тоже давал шанс… Но если уж не взяли…
До самого Новогодья весь двор стоял на ушах.
Мы готовились к коронации Виллемины — явно и гласно. Превознесли и облили елеем Иерарха Прибережного Агриэла, ждали его в столице — мало того, что газеты сообщили об этом загодя, так с подачи Броука ещё и брошюрку мы заказали, «Изречения пресвятого отца Иерарха Прибережного Агриэла для спасения души». С его гравированным портретом на обложке. В храмовых лавчонках довольно бодро продавалась, вместе с молитвенниками.
А чтобы было ещё веселее, люди Броука посвятили газетёров в некоторые придворные тайны. И на следующий день газеты просто из рук рвали: «От нашего источника в кулуарах: Преосвященного посла Иерарха Святой Земли оскорбили занавески государыни!» Миссию превратили в ходячий анекдот, Преосвященный отбыл уже на следующий день, а ему только вслед не свистели. Агентура и ещё кое-что шепнула — по кондитерским и пивнушкам столицы: в порту и доках ржали, что Преосвященного возмутила юная королева, потому что по мальчикам они там, в клире Святой Земли. В общем, злобно мы оттоптались. И окончательно.
А вот неявно и тихо спецслужбы вычистили тех, кто участвовал в заговоре. Без особого шума и суеты, без огласки.
— Не надо нам до коронации рассказывать людям о государственной измене, — сказала на Совете Виллемина. — Верно, прекраснейший мессир Броук? Люди должны отдохнуть и успокоиться. Понять, что жизнь потихоньку налаживается. А потом хорошенько повеселиться — мы должны устроить хороший праздник.
С ней снова все согласились.
Раш вздыхал, листал блокнотик и, видимо, уже горевал, прикидывая, сколько денег уйдёт на коронацию, торжественный парад, шествие на Новогодье и большую службу под звёздами во имя Взора Господня, — и тут на нас внезапно свалилась буквально Божья благодать. До Агриэла дошли слухи, брошюрки и газеты. Видимо, он понял, что мы укрепляем влияние Прибережной церкви Путеводной Звезды и Благих Вод, как только можем, — и сообщил: церковь выделяет на коронацию прекрасной и благословенной Господом государыни Виллемины ничего такие средства. Святоши всегда богаты и очень заботятся о своём добром имени. Если это имя окружают такими восторгами и любезностями — можно и денег дать.
И у Раша, конечно, просто гора свалилась с плеч.
Столицу к Новогодью превратили в какое-то сказочное место. Весь центр города теперь был в фонариках, а площадь Дворца освещала диковинка — электрические фонарики в пять свечей, голубые, в виде стеклянных звёздочек. Повсюду развесили венки из заиндевелых хвойных веточек, украшенные стеклянными ракушками, дракончиками и звёздочками, покрытыми сусальным золотом. Ещё и погода выдалась хорошая, порошил лёгкий снежок — будто на картинке.
А в это время люди Броука перетряхнули, не привлекая к тому особого внимания, всю столичную изнанку.
Они пробивали все связи, поднимали агентурные сведения и доносы, подозреваю, что даже читали личную переписку — и потихоньку разматывали клубок, связывающий кое-кого из аристократии с высшим светом Перелесья. И к некоторым прекрасным мессирам не менее прекрасными молочно-голубыми и снежными вечерами заходили предельно корректные молодые люди в штатском. «О! У вас гости, мессир Гилан? К сожалению, мы вынуждены пригласить вас проследовать с нами. Просим прощения, мессиры и леди, продолжайте, пожалуйста, веселиться».
