Поначалу шло трудно и неестественно, но понемногу становилось легче. Шекель постоянно перечитывал книгу, с каждым разом все быстрее, не интересуясь рассказанной историей, он лишь жаждал этого необыкновенного ощущения, возникавшего, когда буквы на странице начинали наливаться смыслом и ему удавалось поймать беглеца — слово. Ощущение это было таким сильным, таким обескураживающим, что тошнота подступала к горлу, возникали рвотные спазмы. Шекель применял этот метод и к другим словам.
Они окружали его повсюду — знаки за стеклами витрин, знаки в библиотеке, знаки повсюду в городе и на медных табличках в его родном Нью—Кробюзоне, безмолвный крик, который теперь будет звучать для него всегда.
Закончив «Отважное яйцо», Шекель исполнился гнева.
«Как это мне до сих пор ничего не сказали? — со злостью думал он. — Что за хер скрывал от меня все это?»
Беллис поразилась манерам Шекеля, когда он нашел ее в маленьком кабинете рядом с читальным залом.
После вчерашнего визита Фенека ее одолевала усталость, но она заставила себя сосредоточиться и спросила Шекеля, как продвигается чтение. К ее удивлению, он вложил в ответ немало чувства.
— Как поживает Анжевина? — спросила она, и Шекель попытался заговорить, но не смог.
Беллис внимательно смотрела на него. Она ждала мальчишеского хвастовства и преувеличений, но непривычные для Шекеля эмоции явно ошеломили его. Внезапно она прониклась к нему теплым чувством.
— Меня немного беспокоит Флорин, — неторопливо сказал он. — Он мой лучший друг, и мне кажется, что ему теперь немного… одиноко. Не хочу, чтобы он думал, будто я от него отделался. Он мой лучший друг.
И он стал рассказывать о своем приятеле Флорине и между делом, стесняясь, сообщил, как у него идут дела с Анжевиной.
Беллис внутренне улыбнулась — взрослый прием, который хорошо ему удался.
Он рассказал ей об их с Флорином доме на корабле—фабрике. Он рассказал об очертаниях каких—то больших предметов, которые Флорин видел под водой. Он начал зачитывать слова, написанные на коробках и книгах, лежавших в комнате. Он громко произносил их и записывал на клочке бумаги, разбивая на слоги, подходя к каждому слову с одинаковым аналитическим безразличием, будь то причастие, глагол, существительное или имя собственное.
Когда они принялись передвигать коробку с трудами по ботанике, дверь кабинета открылась и вошел пожилой человек с женщиной—переделанным.
— Анжи… — начал было Шекель, но женщина, катившаяся на неустойчивом металлическом приспособлении, начинавшемся там, где должны были быть ее ноги, поспешно покачала головой и сложила руки на груди.
Седой человек дождался, когда безмолвная сцена между Шекелем и Анжевиной закончится. Беллис, настороженно поглядывавшая на него, вдруг поняла, что именно он и приветствовал Иоганнеса, когда они прибыли в Армаду. Тинтиннабулум.
Он был мускулист и, несмотря на возраст, держался прямо. Казалось, что его старое бородатое лицо и ниспадающие на плечи седые волокнообразные волосы пересажены на более молодое тело. Он повернулся к Беллис.
— Шекель, будь добр, оставь нас на пару минут, — тихо сказала Беллис, но тут вмешался Тинтиннабулум.
— В этом нет нужды, — сказал он. Говорил он словно бы издалека — с чувством собственного достоинства, печально. Он перешел на хороший, хотя и с акцентом, рагамоль. — Ведь вы кробюзонка, да? — Беллис промолчала, но он легонько кивнул, словно бы услышав ее ответ. — Я говорю со всеми библиотекарями, в особенности с теми, кто, подобно вам, каталогизирует новые поступления.
«Что тебе известно обо мне? — пыталась понять она. — Что тебе наговорил Иоганнес? Или он, несмотря на нашу размолвку, оберегает меня?»
— У меня здесь… — Тинтиннабулум вытащил лист бумаги. — У меня здесь список авторов, чьи книги для нас особенно важны. Эти авторы очень полезны в нашей работе. Мы просим вас о помощи. Отдельные работы некоторых авторов у нас есть, но мы хотели бы найти еще. О других нам известно, что они написали труды, которые важны для нас. О третьих у нас нет достоверных сведений — только слухи. Как вы увидите, трое из них присутствуют в каталоге, и об этих книгах нам уже известно, но мы заинтересованы и в любых других… Возможно, какое—нибудь из этих имен всплывет в следующей партии книг. А может быть, их работы уже не один век хранятся в библиотеке, но затерялись на стеллажах. Мы тщательно проверили соответствующие разделы — биология, философия, магия, океанология, — но ничего не нашли. Но мы могли что—то пропустить. Каждый раз, когда вы заносите в каталог книги, будь то новые или старые, завалявшиеся за стеллажами, мы просим вас быть начеку. Две из них — те, что не из Нью—Кробюзона, — старые.
Беллис взяла список, полагая, что он длинный, и просмотрела его. Но в центре листа были аккуратно напечатаны лишь четыре имени, и ни одно ничего не говорило Беллис.
— Это самые главные, — сказал Тинтиннабулум. — Есть и другие. Вы получите более обширный список. Но этих четырех мы просим вас запомнить и искать их книги с особым усердием.
Маркус Халприн. Кробюзонское имя. Анжевина, неторопливо направившись к выходу вслед за Тинтиннабулумом, делала Шекелю тайные знаки.
Ул—Хагд—Шаджер (транслитерация), прочла Беллис. Рядом стояло оригинальное начертание имени — рукописные пиктограммы, в которых Беллис узнала лунную каллиграфию хадоха.
Ниже стояло третье имя — А. М. Фетчпоу. Опять кробюзонец.
— Халприн и Фетчпоу — относительно недавние авторы, — сказал Тинтиннабулум от дверей. — Два других постарше. Мы полагаем, что они жили лет сто назад. Не будем больше вам мешать, мисс Хладовин. Если вы найдете что—нибудь из этого списка, любую работу этих авторов, отсутствующую в каталоге, прошу вас явиться ко мне на корабль. Он в носовой части Саргановых вод, называется «Кастор». Заверяю вас: если вы поможете нам, то получите вознаграждение.
«Что тебе известно обо мне?» — с тревогой подумала Беллис, когда дверь закрылась.
Она вздохнула и снова взглянула на бумагу. Шекель заглянул в список через ее плечо и начал неуверенно читать вслух имена.
Круах Аум, произнесла наконец Беллис, не обращая внимания на Шекеля, который с трудом продирался от одного слога к другому. «Ну и экзотика, — иронически подумала она, глядя на это имя, записанное архаичной разновидностью рагамоля. — Иоганнес упоминал тебя. Это кеттайское имя».
Книги Халприна и Фетчпоу наличествовали в каталоге. Перу Фетчпоу принадлежал двухтомный труд «Анти—Бенчамбург: Радикальная теория воды». Книги Халприна назывались «Морская экология» и «Биопсия морской воды».
