С нее сняли наказание. Пускай и частично.
— Антон, мне не нравится происходящее, — не оборачиваясь, сказал шеф.
Ольга пожала плечами, кивнула — отвечай.
— Борис Игнатьевич, простите?
— Мне не нравится протест, заявленный Дневным Дозором.
— И мне тоже.
— Ты не понимаешь. Боюсь, что все остальные — тоже… Ольга, ты хотя бы догадываешься, в чем дело?
— Очень странно, что Дневной Дозор в течение нескольких лет не в силах выследить убийцу.
— Да. Помнишь Краков?
— К сожалению. Полагаешь, нас подставляют?
— Не исключено… — Борис Игнатьевич отошел от окна. — Антон, ты допускаешь подобное развитие ситуации?
— Я не совсем понимаю, — промямлил я.
— Антон, допустим, что в городе и впрямь бродит Дикарь, убийца-одиночка. Он неинициирован. Временами у него происходит всплеск способностей… он обнаруживает кого-то из Темных и уничтожает. Способен Дневной Дозор его обнаружить? Увы, поверь мне… способен. Тогда встает вопрос, почему не отловил и не обнаружил? Ведь гибнут Темные!
— Гибнет мелочь, — предположил я.
— Правильно. Жертвовать пешками — в традиции… — Шеф запнулся, поймав мой взгляд. — В традиции Дозора.
— Дозоров, — мстительно сказал я.
— Дозоров, — устало повторил шеф. — Припомнил… Давай подумаем, к чему может привести подобная комбинация. Общее обвинение Ночного Дозора в халатности? Ерунда. Мы должны контролировать поведение Темных и соблюдения Договора известными Светлыми, а не выискивать таинственных маньяков. Тут Дневной Дозор сам виноват…
— Значит, цель провокаций — конкретный человек?
— Молодец, Антон. Помнишь, что Юля сказала? Подобную акцию среди наших могут провести единицы. Это доказуемо. Допустим, что Дневной Дозор решил обвинить кого-то в нарушении Договора. В том, что кадровый, ознакомленный с Договором сотрудник собственноручно чинит суд и расправу.
— Но это легко опровергнуть. Найти Дикаря…
— А если Темные найдут его раньше? Но не станут об этом шуметь?
— Алиби?
— А если убийства происходили в те моменты, когда алиби отсутствует?
— Трибунал, с полным допросом, — мрачно сказал я. Ничего хорошего в выворачивании сознания нет, конечно…
— Сильный маг, а эти убийства совершал сильный маг, может закрыться даже от Трибунала. Не обмануть, но закрыться. Более того, Антон, перед Трибуналом, в котором присутствуют Темные, это придется сделать. Слишком много знаний иначе попадет к врагам. А если маг закрывается от дознания, он автоматически признается виновным. Со всеми вытекающими последствиями — для него, и для Дозора.
— Мрачная картина, Борис Игнатьевич, — признал я. — Очень. Почти как та, что вы описывали мне зимой, во сне. Мальчишка-Иной чудовищной силы, прорыв инферно, который всю Москву с пылью смешает…
— Понимаю. Но я не лгу тебе, Антон.
— Что от меня-то требуется? — прямо спросил я. — Ведь это не мой профиль. Аналитикам помочь? Так без того все сделаем, что для расчета притащат.
— Антон, я хочу, чтобы ты просчитал, кто из наших под ударом. У кого есть алиби на все известные случаи, у кого нет.
Шеф опустил руку в карман пиджака, достал ДВД-диск:
— Возьми… это полное досье за трехгодичный период. На четверых, включая меня.
Я сглотнул, принимая диск.
— Пароли сняты. Но ты сам понимаешь, видеть это не должен никто. Копировать информацию ты права не имеешь. Расчеты и схемы шифруй… и не жадничай с длиной ключа.
— Мне бы понадобился помощник, — неуверенно попросил я. Глянул на Ольгу. Впрочем, какой она помощник: ее знакомство с компьютерами ограничивается сражениями в «Еретика», «Хексен» и тому подобные игры.
— Мою базу данных проверяй лично, — помедлив, сказал шеф. — На остальные можешь привлечь Анатолия. Хорошо?
— Тогда в чем моя задача? — поинтересовалась Ольга.
— Ты будешь делать то же самое, только путем личных расспросов. Допросов, если уж быть честным до конца. И начнешь с меня. Потом оставшуюся троицу.
— Хорошо, Борис.
— Приступай, Антон. — Шеф кивнул. — Приступай прямо сейчас. А на остальные дела сажай своих девочек, справятся.
— Может быть, мне покопаться в данных? — спросил я. — Если вдруг у кого-то не будет алиби… организовать?
Шеф покачал головой:
— Нет. Ты не понял. Я хочу не организации фальшивок. Я хочу убедиться, что никто из наших не причастен к этим убийствам.
— Даже так?
— Да. Потому что невозможного в этом мире нет. Антон, вся прелесть нашей работы состоит в том, что я могу дать тебе такое задание. И ты его выполнишь. Невзирая на личности.
Что-то меня тревожило, но я кивнул и пошел к двери, сжимая драгоценный диск. Лишь в последний миг вопрос оформился, и я спросил, поворачиваясь:
— Борис Игнатьевич…
Шеф и Ольга мгновенно отстранились друг от друга.
— Борис Игнатьевич, здесь данные на четверых?
— Да.
— На вас, Илью, Семена…
— И на тебя, Антон.
— Зачем? — глупо спросил я.
— Во время противостояния на крыше ты пробыл на втором слое сумрака три минуты. Антон… это третий уровень силы.
— Не может быть, — только и сказал я.
— Это было.
— Борис Игнатьевич, вы же всегда говорили, что я маг среднего уровня!
— Допустим, что мне куда нужнее отличный программист, чем еще один хороший оперативник.
В другой момент я испытал бы гордость. Смешанную с обидой, но все же гордость. Я ведь всегда думал, что четвертый уровень магии — мой потолок, да и то достигну я его не скоро. Но сейчас все покрывал страх, неприятный, липкий, отвратительный страх. Пять лет работы в Дозоре на тихой штабной должности отучили меня бояться чего бы то ни было: властей, бандитов, болезней…
— Это было вмешательство второго уровня…
— Здесь слишком тонкая грань, Антон. Возможно, что ты способен на большее.
— Но магов третьего уровня у нас больше десятка. Почему среди подозреваемых я?
— Потому что ты задел лично Завулона. Прищемил хвост начальнику Дневного Дозора Москвы. И он вполне способен организовать для Антона Городецкого персональную ловушку. Точнее, перенастроить старую ловушку, стоявшую в запасе.
Я сглотнул и вышел, ничего больше не спрашивая.
Наша лаборатория тоже на четвертом этаже, только в другом крыле. Я торопливо прошел по коридору, кивая встречным, но не отвлекаясь. Диск я сжимал крепче, чем пылкий юноша руку любимой.
Шеф ведь не врал?
Это может быть удар по мне?
Наверное, не лгал. Я задал прямой вопрос и получил прямой ответ. Конечно, с годами даже самые Светлые маги наращивают некий запас цинизма и учатся словесной эквилибристике. Но последствия прямой лжи были бы слишком тяжелыми даже для Бориса Игнатьевича.
