А пока надо учиться на полную использовать свои возможности, чтобы не создавать дополнительных поводов для печали. И с родителями вопрос утрясти. Успокоить их. Как-то все объяснить.
В тот день я до изнеможения тренировалась перемещаться на расстояния, находить и пользоваться искривленным пространством, корректируя его. Нелегкое дело оказалось, особенно если «прицеливаться» далеко. Я чуть не вызвала инфаркт своим внезапным появлением прямо в центре ночного костра охотников, присевших вокруг огня поговорить и выпить водочки.
При виде чешуйчатого «нечто» возникшего прямо из пламени, они заорали и раскатились в стороны, расплескав горючий напиток. Один просто метнул кружку в меня.
Ой нет… Не водочки…. Спиртика неразбавленного!
Одежда вспыхнула, я перенеслась обратно в пещеры, ожесточенно хлопая себя по ногам.
Эльф моментально стащил с дивана покрывало, набросив его на меня. Кажется, он здорово перепугался.
Хорошо все-таки что дракон настоял на частичном преображении. Полное превращало меня в довольно красивую ящерицу, эдакий переходный вариант от варана к дракону, только более внушительных размеров. Судя по дошедшим до нашего времени легенд Хозяйка и уменьшаться должна уметь, но пока рисковать не хотелось.
Вспомнив испуганные лица мужиков, я рассмеялась — вот теперь разговоров будет!
Итивель сокрушенно качнул головой, — Настя, надо же осторожнее!
Я в душе согласилась — действительно надо. Хорошо еще, что у охотников в руках оказались кружки с водкой, а не ружья. Чешуя чешуей, но бронежилет она, скорее всего не заменит.
Через пару дней я все-таки научилась телепортироваться «как надо» и без страховки.
Дракон хоть и могучее существо, но на большом расстоянии он бессилен. Если рискну удалиться от хребта хоть на сто километров, придется рассчитывать только на собственные силы.
Предупредив Итивеля, что могу не вернуться сегодня, ушла. Сразу «прыгнуть» до конечного пункта не рискнула, разбив весь путь на десяток отрезков. Такой способ меня сильно вымотал, стало понятно, что магический «заряд» организма не безграничен. Зато домой я попала такой уставшей и несчастной, что родители, уже знавшие к этому моменту о моем скором возвращении (Ленка позвонила своим с просьбой предупредить остальных), без лишних вопросов решили сначала покормить блудное чадо.
Конечно же, при встрече не обошлось без слез. Я опущу описание, скажу только, что мой нос уже через полчаса стал похож на сливу, и мы с мамой извели целую пачку бумажных платков, прежде чем успокоились. А потом, на утро, еще две, когда пришлось объявить об отъезде.
Я не стала сочинять небылиц и рассказала правду (опустив лишь незначительные детали). Она все равно была намного вычурнее любой лжи. Для подтверждения своих слов пришлось продемонстрировать новые возможности перемещаться в пространстве. И пообещать появляться дома хоть раз в две недели. Большего я себе пока позволить не могла.
В утешение, и заодно в подтверждение своим словам оставила в подарок изумительную бабочку, собранную из золота, агата и темного топаза. Не знаю, как мастер ее делал, но выглядела она словно живая. Казалось насекомое просто присело на мгновение и готовится снова взлететь. Конечно, в моих «закромах» были вещицы и «побогаче». Из настоящих самоцветов изумительной чистоты. И, конечно же, мне не было их жалко. Просто такие подарки приносят больше неприятностей, чем удовольствия. Пусть уж попроще, зато безопаснее.
А потом я ушла. Обратно. В новую жизнь. Не знаю, что она мне несет и понятия не имею сколько она продлится, но очень хочется верить, что не придется жалеть о своем выборе.
По набережной Сенны, повесив на плечо плоскую доску мольберта, шел красивый старик. Его белоснежные усы, напоминавшие генералов времен первой мировой, воинственно топорщились в стороны. Анри Морель ходил этой дорогой почти тридцать лет по одному и тому же маршруту. Он рисовал портреты. В основном за деньги и лишь изредка, когда люди казались ему интересными — для себя.
Старик устроился на привычном месте, кивнул соседу — молодому китайцу, тоже зарабатывающему себя на жизнь бульварной живописью, и стал, не спеша, устраиваться. Сегодня туристов было мало. Конец сезона, скоро начнутся осенние дожди, и тогда совсем придется уйти с улицы. Не тот у Анри возраст, чтобы караулить клиентов в промозглую погоду. Да и не надо ему этого. Анри вполне мог позволить себе спокойно сидеть дома, только скучно ведь!
Художник оглянулся, в поиске клиентов и зацепился взглядом за интересную пару: на ближайшей скамейке сидели молоденькие девушка и юноша.
Видно было, что они вдосталь нагулялись — девушка сняла легкие туфли и с удовольствием поставила босые ноги на мостовую.
Миленькая — подумал художник, с удовольствием разглядывая незнакомку — и шустрая. Девушке и впрямь не сиделось спокойно, она то прогибалась в пояснице, выпячивая вперед небольшую грудь, то горбилась и сутулила плечи, или вовсе пыталась залезть на скамейку с ногами, подобрав их под себя.
Красивые славянские глаза, глубокого серого цвета, опушенные длинными ресницами, чуть вздернутый мягкий носик, широкий, пухлый рот, круглые щеки, длинные волосы заплетены в старомодную косу. Гибкая и юркая словно ящерка.
Анри пригляделся внимательней. Лицо девушки напомнило ему старые фотографии из альбома матери. Там, где юные прелестницы в белых платьях сняты на фоне большой усадьбы с колоннами.
Русская? — задал сам себе вопрос художник.
Девушка поправила выбившуюся прядь за ухо, снова прогнулась в пояснице, поерзала маленьким задом по лавке, достала леденец, захрустев оберткой, сунула конфету в рот и зажмурилась от удовольствия.
— Совсем ребенок, — улыбнулся Анри с высоты прожитых лет и перевел взгляд на ее спутника. Молодой человек за все это время сделал только два движения — положил ногу на ногу и откинулся на спинку скамьи.
— Очень красив — удивился художник, разглядывая юношу — чрезвычайно.
Природа одарила молодого человека утонченной, аристократической красотой, густыми золотистыми волосами и благородным спокойствием мимики. Он совсем не походил на свою спутницу — хорошенькую, но все-таки обыкновенную девчонку. И ему была не к лицу простая круглая вязанная шапка, надвинутая по самые брови, похожая на те, что носят цветные с окраин.
Старик потянулся к бумаге. Он должен нарисовать эту парочку, для себя. Что-то есть в них странное. И в красавце блондине и в его баламутной мадмуазель.
Старик быстро набросал портрет молодых людей, но чувство, что он что-то упустил, не оставляло художника. Немного подумав, он стер шапку с головы юноши, заменив ее собранными в хвост волосами. А потом рука старого мастера самовольно потянулась к бумаге, добавив несколько быстрых штрихов — уши юноши вытянулись и заострились.
